ЗНАЧЕНИЕ МЕДИАЦИИ В УСЛОВИЯХ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ СУДЕБНО-ПРАВОВОЙ ПОЛИТИКИ
В настоящее время в юридической литературе подчеркивается: правовая политика – явление весьма сложное и многогранное, требующее фундаментальной теоретической разработки <1>. Тщательному анализу и осмыслению в теории государства и права подвергаются понятие правовой политики, ее приоритеты и принципы, средства реализации, а также многое другое. Подобная деятельность, носящая теоретический и прикладной характер, важна как для общества, так и для государства в целом, поскольку правовая политика представляет собой составную неотъемлемую часть государственной политики. Кроме того, нормативное закрепление общей концепции правовой политики позволит наиболее эффективным образом сформулировать отдельные подконцепции данного вида государственной политики в зависимости от сферы осуществления и сориентировать, привести к единообразию отраслевое законодательство Российской Федерации, к которому относится и гражданское процессуальное законодательство.
<1> См.: Алексеев С.С. Основы правовой политики в России: Курс лекций. М., 1995. С. 5.
Сегодня не существует однозначного толкования правовой политики. Приводятся самые различные трактовки этой правовой категории. Например, в узком смысле под правовой политикой понимают политику, основанную на праве <1>. В литературе можно встретить широкое толкование правовой политики как научно обоснованной, последовательной и системной деятельности государственных и муниципальных органов по созданию эффективного механизма правового регулирования, по цивилизованному использованию юридических средств в достижении таких целей, как наиболее полное обеспечение прав и свобод человека и гражданина, укрепление дисциплины, законности и правопорядка, формирование правовой государственности и высокого уровня правовой культуры в жизни общества и личности <2>.
<1> См.: Матузов Н.И. Общая концепция и основные приоритеты российской правовой политики // Правовая политика и правовая жизнь. 2000. Нояб. С. 28.
<2> См.: Малько А.В., Шундиков К.В. Правовая политика современной России: цели и средства // Государство и право. 2001. N 7. С. 15.
Как бы то ни было, правовая политика всегда связана с юридическим функционированием, юридическим инструментарием и в зависимости от предмета правового регулирования подразделяется на многочисленные виды <1>, к которым можно отнести и судебно-правовую политику как наиболее значимую деятельность государства по созданию механизма правового регулирования, обеспечивающего более или менее совершенное правосудие по уголовным и гражданским делам.
<1> См.: Малько А.В. Формы реализации и виды правовой политики // Российская правовая политика: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова, А.В. Малько. М., 2003. С. 165 – 179.
Неслучайно С.С. Алексеев, исследуя приоритеты права, а равно всей российской правовой политики, акцентировал внимание на защите прирожденных правомочий человека, учреждении достойного частного права и верховенстве правосудия <1>. При этом верховенство правосудия не есть самоцель: бесконечное его укрепление за счет делегирования такой государственной власти, как судебная, создаст бесконтрольность правосудия. “Главное предназначение правосудия заключается в защите прав и свобод человека и гражданина, – пишет А.П. Коробова. – Возможность беспрепятственного обращения за судебной защитой с целью их восстановления в случае нарушения – важнейшая гарантия соблюдения прав и свобод индивида со стороны государства” <2>.
<1> См.: Алексеев С.С. Указ. соч. С. 72.
<2> См.: Коробова А.П. Правовая политика как общетеоретическая проблема // Правовая политика и правовая жизнь. 2001. N 2. С. 14.
Справедливо также и то, что верховенство правосудия является условием реализации прав человека, в том числе и прирожденных <1>, однако от этого оно не перестает быть одним из приоритетов российской правовой политики, так как само правосудие – это форма деятельности по рассмотрению и разрешению судом правовых коллизий. Но, как известно, форма представляет собой способ существования и выражения содержания, в нашем случае – действий суда, которые являются самостоятельным объектом государственного воздействия, поэтому воспринимать правосудие лишь как условие реализации чего-либо было бы ошибочно.
<1> Там же.
Судебно-правовая политика, будучи одним из основных направлений правовой политики, вырабатывается государством и затем закрепляется на законодательном уровне. Впервые в новейшей истории это наиболее ярко проявилось при создании в 1991 г. Концепции судебной реформы в РСФСР <1>, катализатором разработки которой послужил кризис общественного доверия к правоохранительным органам. Авторы Концепции, прямо признавая это, подчеркивали, что именно социальный заказ лежит в основе необходимости и целесообразности преобразования институтов государственной власти, отвечающих за охрану права, поэтому само государство, не дожидаясь каких-либо революционных перемен, должно предпринять шаги по формированию системной и комплексной судебно-правовой политики. Верховный Совет РСФСР, обсудив представленную Президентом РСФСР Концепцию судебной реформы, не просто принял ее к сведению, но и поручил одному из комитетов взять под контроль подготовку пакета законопроектов по судебной реформе.
<1> Ведомости ВС РСФСР. 1991. N 44. Ст. 1435.
Приведенный пример свидетельствует о том, что нет и не может быть существенных противоречий между государственной и судебно-правовой политикой. При их возникновении законодательная власть вносит соответствующие изменения и дополнения в нормативные правовые акты либо принимает новые. Между тем полностью одностороннее воздействие законодательной власти на судебную означало бы потерю автономности последней, что привело бы к нивелированию концепции разделения властей. На самом деле этого не происходит по той простой причине, что косвенно правовая политика формируется и самими судами при осуществлении ими толкования права или абстрактного (конкретного) нормоконтроля.
Итак, судебно-правовая политика непосредственно конструируется законодателем и опосредованно судебными органами, и все же первостепенную роль играет законодатель, который должен четко, а главное внятно ее обозначать, поскольку, кроме судебно-правовой, имеется и судейская политика, заключающаяся в судейском усмотрении, в правопонимании, сложившемся в сообществе судей. Единообразие в судебной правоприменительной практике, в понимании права появляется только тогда, когда государство более или менее стандартизирует собственную судебно-правовую политику <1>.
<1> См.: Барак А. Судейское усмотрение. М., 1999. С. 294 – 304.
Содержательную сторону судебно-правовой политики можно раскрыть посредством изучения ее составляющих. Представляется, что создание эффективного механизма правового регулирования, направленного на защиту нарушенных или оспариваемых прав, свобод и законных интересов граждан, организаций, Российской Федерации и ее субъектов, а равно муниципальных образований, не может обходиться без судоустройственной и судопроизводственной частей судебно-правовой политики.
Доктрина судопроизводственной части судебно-правовой политики обсуждается достаточно давно. Еще в начале 20-х годов прошлого века известный правовед В.А. Рязановский, проанализировав цели, задачи, принципы, стадии и иные правовые институты гражданского, уголовного и административного процесса, пришел к выводу о том, что существующие в них различия не являются непреодолимыми, поэтому законодатель рано или поздно утвердится в мысли о необходимости унификации процессуальных действий <1>.
<1> Подробнее об этом см.: Рязановский В.А. Единство процесса. М., 1996.
Высказанная точка зрения в течение длительного периода времени игнорировалась в научной среде, и только на рубеже 70 – 80-х годов получила свое дальнейшее развитие в коллективной работе “Проблемы судебного права” <1>, написанной Н.Н. Полянским, М.С. Строговичем, Б.М. Савицким и А.А. Мельниковым. По мнению авторов названного фундаментального исследования, следует говорить о судебном праве, объединяющем те отрасли права, которые определяют и регулируют организацию правосудия как по уголовным, так и по гражданским делам. Правда, термин “судебно-правовая политика” не использовался, но, по сути, речь шла именно о такого рода политике.
<1> Подробнее об этом см.: Проблемы судебного права / Под ред. В.М. Савицкого. М., 1983.
Думается, можно наметить несколько основных векторов (направлений) движения современной судебно-правовой политики, затрагивающих цивилистическое судопроизводство, которая в том или ином виде наличествовала всегда: это совершенствование диспозитивных и состязательных принципов, корреспондирующих с институтом доказывания; создание судом необходимых условий для осуществления и исполнения лицами, участвующими в деле, своих процессуальных прав и обязанностей; повышение ответственности сторон за выбор процессуального поведения; введение новых и приумножение эффективности уже имеющихся упрощенных форм судебного производства; широкое применение альтернативных способов разрешения цивилистических правовых коллизий.
В связи с принятием специального Федерального закона от 27 июля 2010 г. N 193-ФЗ “Об альтернативной процедуре регулирования споров с участием посредника (процедуре медиации)” <1> (далее – Закон о медиации, Закон) остановимся на подробном анализе последнего из направлений судопроизводственной судебно-правовой политики.
<1> Российская газета. 2010. 30 июля.
На целесообразность принятия названного выше Закона теоретиками и практиками указывалось достаточно давно. Так, в Постановлении VII Всероссийского съезда судей от 4 декабря 2008 г. “О состоянии судебной системы Российской Федерации и приоритетных направлениях ее развития и совершенствования” подчеркивалось: действенной мерой, направленной на снижение нагрузки на судей, повышение эффективности и качества правосудия, является внедрение и развитие альтернативных способов разрешения споров, в том числе примирительных процедур и посредничества (медиации). В условиях современного правового регулирования только АПК РФ ориентирует на посредничество как на способ урегулирования экономических споров. Однако для повсеместного внедрения указанных процедур в правоприменительную практику этого явно недостаточно.
После опубликования Закона о медиации стало очевидным, что российские правотворцы внедрили в жизнь не интегрированную модель медиации, которая предполагает возложение урегулирования спора через посредничество на органы судебной власти, а частную модель, допускающую формирование принципиально нового самостоятельного института медиаторов <1>.
<1> См.: Комментарий к Федеральному закону “Об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника (процедуре медиации)” / Отв. ред. С.К. Загайнова, В.В. Ярков. М.: Инфотропик Медиа, 2011. С. 6 – 7 (автор комментария к ст. 1 – С.К. Загайнова).
Поэтому, исходя из контекста исследуемой проблематики, оставим в стороне организационные вопросы медиации, не относящиеся к деятельности судов общей и арбитражной юрисдикции.
В целом положительно оценивая значение альтернативных процедур разрешения споров по гражданским делам для успешного проведения государственной судебно-правовой политики, отметим, что юридический инструментарий в данной новой области правовых знаний должен быть максимально ясным и точным. В противном случае цели и задачи института медиации останутся декларативными, а сам он не будет способствовать результативной защите прав, свобод и законных интересов граждан и организаций, отвлекая их от проверенных временем судебных способов разрешения возникших конфликтов.
В свете сказанного особое внимание обращают на себя неудачные формулировки ч. 1 ст. 4 Закона о медиации, гласящей: если стороны заключили соглашение о применении процедуры медиации и в течение оговоренного для ее проведения срока обязались не обращаться в суд для разрешения спора, который возник или может возникнуть между сторонами, суд признает силу этого обязательства до тех пор, пока условия обязательства не будут выполнены, за исключением случая, если одной из сторон необходимо, по ее мнению, защитить свои права.
Думается, явные недостатки предлагаемых законодательных формулировок состоят в следующем. Во-первых, по смыслу ст. 3 ГПК РФ и ст. 4 АПК РФ отказ субъекта от права на обращение в суд (пусть даже временный и добровольный) недействителен. Видимо, по этой причине законодатель свел на нет всю содержательную нагрузку ч. 1 ст. 4 Закона о медиации лабильно-усмотренческой фразой – “за исключением случая, если одной из сторон необходимо, по ее мнению, защитить свои права” (выделено мной. – С.А.).
Во-вторых, анализируемый нормативный правовой акт фактически понуждает суд совершать некие действия процессуального характера в отношении обратившегося лица, которое ранее заключило соглашение о применении процедуры медиации, причем сохраняющие свою силу до тех пор, “пока условия обязательства не будут выполнены” (выделено мной. – С.А.). Очевидно, что это создает благоприятную почву для злоупотребления сторонами правом в рамках реализации взятых на себя обязательств, ведь в условиях отсутствия в законе внятных санкций ничто не мешает сколь угодно долго не исполнять подобные обязательства.
Но каковы эти процессуальные действия, которые должен совершить суд общей или арбитражной юрисдикции в стадии возбуждения производства по гражданскому делу? Прямого ответа на этот вопрос в ГПК РФ и АПК РФ не имеется.
Как следствие, некоторые авторы предлагают при выявлении органами правосудия соглашения о применении процедуры медиации возвращать исковое заявление лицу (п. 1 ч. 1 ст. 135 ГПК РФ), а равно оставлять такое заявление без рассмотрения (п. 2 ч. 1 ст. 148 АПК РФ) со ссылкой на несоблюдение предусмотренного договором сторон досудебного порядка урегулирования спора <1>. В частности, К.А. Малюшин полагает, что суд, решая вопрос о возбуждении производства по гражданскому делу, вправе ссылаться в своем определении на надлежащее соглашение истца и ответчика как на юридический факт, связанный с необходимостью досудебного разрешения спора <2>. Однако затем автор с учетом ч. 3 ст. 7 Закона о медиации в большей части сам дезавуирует выдвинутый тезис, когда пишет: “…наличие соглашения о применении процедуры медиации не препятствует обращению в суд и не может рассматриваться в качестве обязательного досудебного порядка урегулирования спора, так как если лицо обращается в суд, то оно, так или иначе, обращается за защитой своих прав. Таким образом, ч. 1 комментируемой статьи вовсе не нацелена на снижение нагрузки на судебную систему, так как суды в любом случае, как при наличии, так и при отсутствии соглашения о применении процедуры медиации, должны будут принять исковое заявление, соответствующее требованиям закона по форме и содержанию, и возбудить производства по делу” <3>.
<1> См.: Алексеев С.С. Основы правовой политики в России: Курс лекций. М., 1995. С. 5.
Сегодня не существует однозначного толкования правовой политики. Приводятся самые различные трактовки этой правовой категории. Например, в узком смысле под правовой политикой понимают политику, основанную на праве <1>. В литературе можно встретить широкое толкование правовой политики как научно обоснованной, последовательной и системной деятельности государственных и муниципальных органов по созданию эффективного механизма правового регулирования, по цивилизованному использованию юридических средств в достижении таких целей, как наиболее полное обеспечение прав и свобод человека и гражданина, укрепление дисциплины, законности и правопорядка, формирование правовой государственности и высокого уровня правовой культуры в жизни общества и личности <2>.
<1> См.: Матузов Н.И. Общая концепция и основные приоритеты российской правовой политики // Правовая политика и правовая жизнь. 2000. Нояб. С. 28.
<2> См.: Малько А.В., Шундиков К.В. Правовая политика современной России: цели и средства // Государство и право. 2001. N 7. С. 15.
Как бы то ни было, правовая политика всегда связана с юридическим функционированием, юридическим инструментарием и в зависимости от предмета правового регулирования подразделяется на многочисленные виды <1>, к которым можно отнести и судебно-правовую политику как наиболее значимую деятельность государства по созданию механизма правового регулирования, обеспечивающего более или менее совершенное правосудие по уголовным и гражданским делам.
<1> См.: Малько А.В. Формы реализации и виды правовой политики // Российская правовая политика: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова, А.В. Малько. М., 2003. С. 165 – 179.
Неслучайно С.С. Алексеев, исследуя приоритеты права, а равно всей российской правовой политики, акцентировал внимание на защите прирожденных правомочий человека, учреждении достойного частного права и верховенстве правосудия <1>. При этом верховенство правосудия не есть самоцель: бесконечное его укрепление за счет делегирования такой государственной власти, как судебная, создаст бесконтрольность правосудия. “Главное предназначение правосудия заключается в защите прав и свобод человека и гражданина, – пишет А.П. Коробова. – Возможность беспрепятственного обращения за судебной защитой с целью их восстановления в случае нарушения – важнейшая гарантия соблюдения прав и свобод индивида со стороны государства” <2>.
<1> См.: Алексеев С.С. Указ. соч. С. 72.
<2> См.: Коробова А.П. Правовая политика как общетеоретическая проблема // Правовая политика и правовая жизнь. 2001. N 2. С. 14.
Справедливо также и то, что верховенство правосудия является условием реализации прав человека, в том числе и прирожденных <1>, однако от этого оно не перестает быть одним из приоритетов российской правовой политики, так как само правосудие – это форма деятельности по рассмотрению и разрешению судом правовых коллизий. Но, как известно, форма представляет собой способ существования и выражения содержания, в нашем случае – действий суда, которые являются самостоятельным объектом государственного воздействия, поэтому воспринимать правосудие лишь как условие реализации чего-либо было бы ошибочно.
<1> Там же.
Судебно-правовая политика, будучи одним из основных направлений правовой политики, вырабатывается государством и затем закрепляется на законодательном уровне. Впервые в новейшей истории это наиболее ярко проявилось при создании в 1991 г. Концепции судебной реформы в РСФСР <1>, катализатором разработки которой послужил кризис общественного доверия к правоохранительным органам. Авторы Концепции, прямо признавая это, подчеркивали, что именно социальный заказ лежит в основе необходимости и целесообразности преобразования институтов государственной власти, отвечающих за охрану права, поэтому само государство, не дожидаясь каких-либо революционных перемен, должно предпринять шаги по формированию системной и комплексной судебно-правовой политики. Верховный Совет РСФСР, обсудив представленную Президентом РСФСР Концепцию судебной реформы, не просто принял ее к сведению, но и поручил одному из комитетов взять под контроль подготовку пакета законопроектов по судебной реформе.
<1> Ведомости ВС РСФСР. 1991. N 44. Ст. 1435.
Приведенный пример свидетельствует о том, что нет и не может быть существенных противоречий между государственной и судебно-правовой политикой. При их возникновении законодательная власть вносит соответствующие изменения и дополнения в нормативные правовые акты либо принимает новые. Между тем полностью одностороннее воздействие законодательной власти на судебную означало бы потерю автономности последней, что привело бы к нивелированию концепции разделения властей. На самом деле этого не происходит по той простой причине, что косвенно правовая политика формируется и самими судами при осуществлении ими толкования права или абстрактного (конкретного) нормоконтроля.
Итак, судебно-правовая политика непосредственно конструируется законодателем и опосредованно судебными органами, и все же первостепенную роль играет законодатель, который должен четко, а главное внятно ее обозначать, поскольку, кроме судебно-правовой, имеется и судейская политика, заключающаяся в судейском усмотрении, в правопонимании, сложившемся в сообществе судей. Единообразие в судебной правоприменительной практике, в понимании права появляется только тогда, когда государство более или менее стандартизирует собственную судебно-правовую политику <1>.
<1> См.: Барак А. Судейское усмотрение. М., 1999. С. 294 – 304.
Содержательную сторону судебно-правовой политики можно раскрыть посредством изучения ее составляющих. Представляется, что создание эффективного механизма правового регулирования, направленного на защиту нарушенных или оспариваемых прав, свобод и законных интересов граждан, организаций, Российской Федерации и ее субъектов, а равно муниципальных образований, не может обходиться без судоустройственной и судопроизводственной частей судебно-правовой политики.
Доктрина судопроизводственной части судебно-правовой политики обсуждается достаточно давно. Еще в начале 20-х годов прошлого века известный правовед В.А. Рязановский, проанализировав цели, задачи, принципы, стадии и иные правовые институты гражданского, уголовного и административного процесса, пришел к выводу о том, что существующие в них различия не являются непреодолимыми, поэтому законодатель рано или поздно утвердится в мысли о необходимости унификации процессуальных действий <1>.
<1> Подробнее об этом см.: Рязановский В.А. Единство процесса. М., 1996.
Высказанная точка зрения в течение длительного периода времени игнорировалась в научной среде, и только на рубеже 70 – 80-х годов получила свое дальнейшее развитие в коллективной работе “Проблемы судебного права” <1>, написанной Н.Н. Полянским, М.С. Строговичем, Б.М. Савицким и А.А. Мельниковым. По мнению авторов названного фундаментального исследования, следует говорить о судебном праве, объединяющем те отрасли права, которые определяют и регулируют организацию правосудия как по уголовным, так и по гражданским делам. Правда, термин “судебно-правовая политика” не использовался, но, по сути, речь шла именно о такого рода политике.
<1> Подробнее об этом см.: Проблемы судебного права / Под ред. В.М. Савицкого. М., 1983.
Думается, можно наметить несколько основных векторов (направлений) движения современной судебно-правовой политики, затрагивающих цивилистическое судопроизводство, которая в том или ином виде наличествовала всегда: это совершенствование диспозитивных и состязательных принципов, корреспондирующих с институтом доказывания; создание судом необходимых условий для осуществления и исполнения лицами, участвующими в деле, своих процессуальных прав и обязанностей; повышение ответственности сторон за выбор процессуального поведения; введение новых и приумножение эффективности уже имеющихся упрощенных форм судебного производства; широкое применение альтернативных способов разрешения цивилистических правовых коллизий.
В связи с принятием специального Федерального закона от 27 июля 2010 г. N 193-ФЗ “Об альтернативной процедуре регулирования споров с участием посредника (процедуре медиации)” <1> (далее – Закон о медиации, Закон) остановимся на подробном анализе последнего из направлений судопроизводственной судебно-правовой политики.
<1> Российская газета. 2010. 30 июля.
На целесообразность принятия названного выше Закона теоретиками и практиками указывалось достаточно давно. Так, в Постановлении VII Всероссийского съезда судей от 4 декабря 2008 г. “О состоянии судебной системы Российской Федерации и приоритетных направлениях ее развития и совершенствования” подчеркивалось: действенной мерой, направленной на снижение нагрузки на судей, повышение эффективности и качества правосудия, является внедрение и развитие альтернативных способов разрешения споров, в том числе примирительных процедур и посредничества (медиации). В условиях современного правового регулирования только АПК РФ ориентирует на посредничество как на способ урегулирования экономических споров. Однако для повсеместного внедрения указанных процедур в правоприменительную практику этого явно недостаточно.
После опубликования Закона о медиации стало очевидным, что российские правотворцы внедрили в жизнь не интегрированную модель медиации, которая предполагает возложение урегулирования спора через посредничество на органы судебной власти, а частную модель, допускающую формирование принципиально нового самостоятельного института медиаторов <1>.
<1> См.: Комментарий к Федеральному закону “Об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника (процедуре медиации)” / Отв. ред. С.К. Загайнова, В.В. Ярков. М.: Инфотропик Медиа, 2011. С. 6 – 7 (автор комментария к ст. 1 – С.К. Загайнова).
Поэтому, исходя из контекста исследуемой проблематики, оставим в стороне организационные вопросы медиации, не относящиеся к деятельности судов общей и арбитражной юрисдикции.
В целом положительно оценивая значение альтернативных процедур разрешения споров по гражданским делам для успешного проведения государственной судебно-правовой политики, отметим, что юридический инструментарий в данной новой области правовых знаний должен быть максимально ясным и точным. В противном случае цели и задачи института медиации останутся декларативными, а сам он не будет способствовать результативной защите прав, свобод и законных интересов граждан и организаций, отвлекая их от проверенных временем судебных способов разрешения возникших конфликтов.
В свете сказанного особое внимание обращают на себя неудачные формулировки ч. 1 ст. 4 Закона о медиации, гласящей: если стороны заключили соглашение о применении процедуры медиации и в течение оговоренного для ее проведения срока обязались не обращаться в суд для разрешения спора, который возник или может возникнуть между сторонами, суд признает силу этого обязательства до тех пор, пока условия обязательства не будут выполнены, за исключением случая, если одной из сторон необходимо, по ее мнению, защитить свои права.
Думается, явные недостатки предлагаемых законодательных формулировок состоят в следующем. Во-первых, по смыслу ст. 3 ГПК РФ и ст. 4 АПК РФ отказ субъекта от права на обращение в суд (пусть даже временный и добровольный) недействителен. Видимо, по этой причине законодатель свел на нет всю содержательную нагрузку ч. 1 ст. 4 Закона о медиации лабильно-усмотренческой фразой – “за исключением случая, если одной из сторон необходимо, по ее мнению, защитить свои права” (выделено мной. – С.А.).
Во-вторых, анализируемый нормативный правовой акт фактически понуждает суд совершать некие действия процессуального характера в отношении обратившегося лица, которое ранее заключило соглашение о применении процедуры медиации, причем сохраняющие свою силу до тех пор, “пока условия обязательства не будут выполнены” (выделено мной. – С.А.). Очевидно, что это создает благоприятную почву для злоупотребления сторонами правом в рамках реализации взятых на себя обязательств, ведь в условиях отсутствия в законе внятных санкций ничто не мешает сколь угодно долго не исполнять подобные обязательства.
Но каковы эти процессуальные действия, которые должен совершить суд общей или арбитражной юрисдикции в стадии возбуждения производства по гражданскому делу? Прямого ответа на этот вопрос в ГПК РФ и АПК РФ не имеется.
Как следствие, некоторые авторы предлагают при выявлении органами правосудия соглашения о применении процедуры медиации возвращать исковое заявление лицу (п. 1 ч. 1 ст. 135 ГПК РФ), а равно оставлять такое заявление без рассмотрения (п. 2 ч. 1 ст. 148 АПК РФ) со ссылкой на несоблюдение предусмотренного договором сторон досудебного порядка урегулирования спора <1>. В частности, К.А. Малюшин полагает, что суд, решая вопрос о возбуждении производства по гражданскому делу, вправе ссылаться в своем определении на надлежащее соглашение истца и ответчика как на юридический факт, связанный с необходимостью досудебного разрешения спора <2>. Однако затем автор с учетом ч. 3 ст. 7 Закона о медиации в большей части сам дезавуирует выдвинутый тезис, когда пишет: “…наличие соглашения о применении процедуры медиации не препятствует обращению в суд и не может рассматриваться в качестве обязательного досудебного порядка урегулирования спора, так как если лицо обращается в суд, то оно, так или иначе, обращается за защитой своих прав. Таким образом, ч. 1 комментируемой статьи вовсе не нацелена на снижение нагрузки на судебную систему, так как суды в любом случае, как при наличии, так и при отсутствии соглашения о применении процедуры медиации, должны будут принять исковое заявление, соответствующее требованиям закона по форме и содержанию, и возбудить производства по делу” <3>.
<1> См.: Калашникова С.И. Медиация в сфере гражданской юрисдикции: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2010. С. 8.
<2> См.: Комментарий к Федеральному закону “Об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника (процедуре медиации)” / Отв. ред. С.К. Загайнова, В.В. Ярков. С. 78 (автор комментария к ст. 4 – К.А. Малюшин).
<3> Там же. С. 78 – 79.
<2> См.: Комментарий к Федеральному закону “Об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника (процедуре медиации)” / Отв. ред. С.К. Загайнова, В.В. Ярков. С. 78 (автор комментария к ст. 4 – К.А. Малюшин).
<3> Там же. С. 78 – 79.
С этим обоснованным выводом вполне можно согласиться, поскольку для нивелирования альтернативной процедуры и непосредственного обращения в суд заинтересованному лицу достаточно испытывать внутреннюю, ничем не подкрепленную психологическую потребность поставить точку в споре, “который возник или может возникнуть [?!] между сторонами”. Следовательно, суд общей, но не арбитражной юрисдикции, обнаружив в ходе рассмотрения гражданского дела по существу ранее заключенное соглашение сторон о применении процедуры медиации, не должен руководствоваться положениями ст. 222 ГПК РФ и оставлять исковое заявление без рассмотрения для выполнения условий возникшего обязательства, но обязан вынести решение по заявленному требованию. Но если стороны пришли к соображению о разумности возобновления или же применения процедуры медиации в любой момент до принятия итогового судебного правоприменительного акта, то производство по делу может быть отложено на срок, не превышающий 60 дней (ст. 169 ГПК РФ и ст. 158 АПК РФ).
В-третьих, стало быть, ценность материально-правового аспекта соглашения о применении процедуры медиации не столь велика, как кажется на первый взгляд, коль скоро простое обращение заинтересованного лица с исковым заявлением для получения судебной защиты его полностью нейтрализует, тем самым выдвигая на первый план процессуально-правовой аспект такого соглашения. По сути, преимуществом подобного способа урегулирования споров можно назвать только то, что стороны обладают возможностью до суда адресовать свою просьбу о разрешении юридического казуса профессиональному медиатору, что, кстати, ранее осуществлялось и осуществляется путем заключения досудебного мирового соглашения с участием адвоката. Что же касается медиативного соглашения, достигнутого сторонами в результате процедуры медиации, проведенной после передачи спора на рассмотрение суда, то оно отождествляется с мировым соглашением, и не более (ст. 12 Закона о медиации), а потому производство по делу прекращается (ст. 220 ГПК РФ и ст. 150 АПК РФ). Это означает, что нет реальной потребности выделения в процессуальном законе автономного основания для прекращения производства по делу в связи с заключением сторонами медиативного соглашения, как полагают отдельные авторы.
Афанасьев С.Ф., доктор юридических наук,
профессор кафедры гражданского процесса Саратовской государственной юридической академии,
судья в отставке.
профессор кафедры гражданского процесса Саратовской государственной юридической академии,
судья в отставке.
References:
Alekseev S.S. Fundamentals of legal policy in Russia: Course of lectures. M., 1995. P. 5.
Matuzov N.I. Vision and key priorities of the Russian legal policy // Privacy Policy and Legal Life. 2000. November. P. 28.
Malko A.V., Shundikov K.V. Legal policy of modern Russia: the purposes and means // State and Law. 2001. No. 7. P. 15.
Malko A.V. Implementation forms and types of legal policy // Russian legal policy: Course of lectures / Ed. by N.I. Matuzov, A.V. Malko. M., 2003. P. 165 – 179.
Alekseev S.S. Fundamentals of legal policy in Russia: Course of lectures. M., 1995. P. 72.
Korobov A.P. Legal policy as a general theoretical problem // Legal Policy and Legal Life. 2001. No. 2. P. 14.
Barak A. Judicial discretion. M., 1999. P. 294 – 304.
Ryazanovsky V.A. The unity of the process. M., 1996. Problem of judicial law / Ed. by V.M. Savitsky. M., 1983.
