О.А. Русаковская, Н.К. Харитонова, А.Б. Рахманов, Ю.О. Перепраеина
Предлагаемый вниманию клинический случай представляет интерес в двух аспектах. Во-первых, с нашей точки зрения, он демонстрирует возможности применения клинико-психопатологического метода при судебно-психиатрической оценке психических нарушений, обусловленных опухолью головного мозга. Во-вторых, он иллюстрирует один из возможных вариантов обоснования несделкоспособности больной с органическим расстройством личности вследствие локального поражения головного мозга.
При проведении судебно-психиатрических экспертиз по гражданским делам о признании сделки недействительной предметом экспертизы является ретроспективная оценка психического состояния гражданина в период совершения юридически значимого действия и его способности понимать значение своих действий и руководить ими. Как указывают Н.К. Харитонова, Е.В. Королева (2015), наиболее надежным источником информации при этом является медицинская документация из психиатрических учреждений с полным квалифицированным описанием психопатологических расстройств в динамике. Вместе с тем сведения из соматических и неврологических лечебных учреждений, аудио- и видеозаписи, исследования устной и письменной речи, свидетельских показаний также являются чрезвычайно важными и значимыми. Как показывает клиническая практика, во многих случаях отсутствие объективных данных о психическом состоянии лица на момент совершения сделки приводит к вынесению экспертного решения о невозможности дать ответ па экспертные вопросы. В то же время клинике-психопатологический анализ самоописания больного в сопоставлении с оценкой его психического статуса на момент экспертизы, результатами экспериментально-психологического и параклинических исследований в ряде случаев позволяет решить экспертные вопросы. При этом возможность опираться в экспертном заключении преимущественно на описание больным имевшихся у него психопатологических переживаний зависит оттого, насколько оно является клинически достоверным и не противоречивым (Ткаченко А. А., 2015). Эксперт, чье исследование должно быть объективным, проведенным на строго наушной и практической основе, несет ответственность за квалификацию выявленных психопатологических феноменов, их клинико-психопатологический анализ и экспертные выводы.
Наследственность психопатологически не отягощена. Родилась от нормально протекавших беременности и родов, в психомоторном развитии не отставала. Успешно окончила 10 классов массовой школы и техникум по специальности “модельер женской легкой одежды”. По характеру была общительной, активной, инициативной: любила быть на виду, занималась общественной работой, много лет была секретарем комсомольской организации. В 21 год переехала в Москву, работала по специальности. В 1981 г. родила дочь. В 1986 г. приобрела двухкомнатную квартиру в жилищном кооперативе. В 2006 г. представляла свою коллекцию женской одежды за рубежом. В 2009 г. в ходе обследования с использованием МРТ у нес» была выявлена конвекситальная’ опухоль правой лобной области, в декабре 2009 г. она находилась на стационарном лечении в нейрохирургическом отделении, где ей была проведена операция: ‘’удаление конвекситальной менингиомы правой лобно-теменно-височной-1сериальной области”. Согласно выписке из истории болезни, при поступлении в стационар она жаловалась на умеренную головную боль, головокружение, больной себя считала с июня 2009 г., когда отметила появление фокального эпилептического припадка (онемение, подергивание верхней губы, кратковременное нарушение речи). В декабре 2010 г. подэкспертной была проведена косметическая операция по закрытию костного дефекта. П.з имеющейся в деле копии судебного решения: весной 2012 г. подэкспертная брала банковский кредит в размере 1 млн руб., задолженность по которому (свыше 800 тыс. рублей) в 2014 г. была взыскана банком в судебном порядке. Как следует из материалов гражданского дела, 11.02.2014 г. Г. заключила оспариваемый ею договор займа с гражданином Ф.
Сумма займа составляла 130 тыс. долларов США. Проценты по договору составляли 48% годовых, при этом сумма платежа не должна была быть ниже 180 тыс. руб. в месяц. С целью обеспечения данного договора в то’!’ же день между сторонами был заключен договор ипотеки, в соответствии с условиями которого Г. передала Ф. принадлежащую ей двухкомнатную квартиру. Через несколько дней между Г. и Ф. было заключено дополнительное соглашение, согласно которому в случае невозможности урегулировать разногласия по заключенным ранее сделкам в досудебном порядке все споры и разногласия должны быть переданы на рассмотрение в Третейский суд Ассоциации российских банков. Тогда же Г. выдала доверенность на регистрацию указанных сделок в установленном законом порядке. После того как в феврале Ф. перевел на счет Г. денежные средства, она подписала также соглашение об отступном. В мае 2014 г. под-
Конвекситальная опухоль — располагающаяся на выпуклой поверхности полушария. экспертной единственный раз был внесен платеж в размере 16 тыс. рублей в счет погашения займа. В сентябре 2014 г. Третейским судом было вынесено решение о взыскании с Г. в пользу Ф. имеющейся задолженности по договору займа. В сентябре 2014 г. Г. была проконсультирована психиатром ИНД. Обратилась с жалобами на снижение настроения в течение трех лет. Сообщала, что в 2009 г. перенесла операцию на головном мозге. В дальнейшем развились эпиприступы “до нескольких в день”. При осмотре отмечалось снижение настроения с витальной тоской и мыслями о суициде. Обманов восприятия и бредовых идей не выявлялось. Был поставлен диагноз: “Органическое поражение головного мозга, с эписиндромом. Депрессивное состояние”. Подэкспертная была направлена на лечение в стационар, где находилась 11 дней. Согласно выписке из истории болезни, ориентирована была верно, держалась с достоинством, охотно шла на контакт. Выражение лица было печальное, настроение – несколько снижено. Сведения о себе излагала подробно. делала акцент на малозначащих деталях. Мышление было конкретное. Продуктивных расстройств не обнаруживала, суицидальных тенденций не выявляла. Критика была достаточная. За весь период наблюдения в отделении эпиприпадков не обнаруживала. Вела себя правильно, общалась с сохранными и интеллигентными больными, охотно рассказывала о своей работе, давала советы по дизайну одежды окружающим по их просьбе. При обследовании психологом обнаруживались эмоциональная неустойчивость, сочетание высокой самооценки с “болезненной зависимостью от мнения и поддержки окружающих”. Отмечалось, что личность “художественного склада со склонностью к получению удовольствия от любого вида деятельности и коллекционированию ярких впечатлений”. Подэкспертной был поставлен диагноз: Непсихотическое депрессивное расстройство у больной органическим поражением головного мозга смешанного генеза”. В ноябре 2014 г. Г. обращалась в диспансер за справкой для оформления сделки с недвижимостью, которая была ей выдана. В декабре 2014 г. судом было вынесено определение о принудительном исполнении решения Третейского суда о взыскании задолженности с Г. в пользу Ф. В мае 2015 г. Ф. получил Свидетельство о Государственной регистрации права собственности на квартиру. В июне 2015 г. подэкспертная вновь обращалась в ПНД с жалобами на тоску, тревогу, плаксивость, ощущение “ненужности”. Просила направить ее в дневной стационар. В беседе с врачом говорила, что активно ищет работу, так как ей “надо быть на людях”. Суицидальные мысли отрицала, от оформления группы инвалидности отказывалась. Она была направлена в стационар, где находилась 2,5 недели с диагнозом “Непсихотическое депрессивное расстройство в связи со смешанными заболеваниями”. Согласно выписке из медицинской карты, при поступлении Г. предъявляла жалобы на тоску, плаксивость, сон с пробуждениями, потливость, отсутствие аппетита. Одета была опрятно, выражение лица было унылое, заплаканное. В беседу вступала охотно, на вопросы отвечала развернуто, была обстоятельна. Говорила быстро, соскальзывала с намеченной темы разговора. Эмоционально была лабильна. Суицидальные мысли отрицала. Критика была сохранна. В июле 2015 г. было вынесено заочное- судебное решение о признании Г. прекратившей право пользования жилым помещением и ее выселении. В том же месяце Г. обратилась в суд с исковым заявлением о признании договора займа, а также договора ипотеки, заключенных с Ф. в феврале 2014 г., недействительными. Поясняла, что договор займа заключила ‘для того, чтобы выйти из состояния депрессии”, а именно, “решила открыть свой бизнес, нашла помещение, в котором планировала открыть ателье”, в момент заключения договора находилась “в состоянии стойкого душевного волнения, связанного с состоянием своего здоровья и эмоциональными переживаниями по поводу последствий перенесенной в конце 2009 г. операции по удалению конвекситальной опухоли в правой лобной области и удалению части поверхности черепа”. Также отмечала, что процентная ставка по договору превышала обычную, в связи с чем заключенный договор полагала кабальным. В возражениях на исковые требования ответчик указал, что с заявленным иском не согласен. При получении займа Г. предоставила справки из паркологического и психоневрологического диспансера, согласно которым на диспансерном/консультативном учете она не состояла.
Ответчик также указывал, что Г. и ранее брала крупные кредиты в банках и не “гасила” их. Допрошенная в ходе судебного заседания Г. признавала факт заключения договора, но утверждала, что в момент его подписания она “не понимала значение своих действии’, “не знала, что нужно будет писать отказную на квартиру”. Связывала такое свое состояние с тем. что принимала лекарственные препараты, которые “разбалансировали” ее и привели “в состояние депрессии”, просила назначить ей судебно-психиатрическую экспертизу. Согласно показаниям Ф., он “хотел прокрутить деньги”, ему посоветовали ссудить их в виде займа и познакомили его с Г., которой нужна была крупная сумма на аренду помещения. Деньги ей нужны были срочно, так как помещение могли отдать другим лицам. В момент совершения сделки состояние Г. было нормальным, “она испытывала сомнения в правильности своего решения, читала договор, задавала вопросы, которые обсуждались”. Когда прошли сроки выплат, он звонил Г., она говорила ему, что все оплатит. Согласно показаниям сотрудника кредитного агентства, в декабре 2013 г. к ним обратилась Г. по вопросу получения кредита под залог недвижимости. В предоставлении кредита ей было отказано, но свидетель, знавший Ф., предложил тому заключить с Г. договор займа. Показывал, что при заключении договора присутствовали стороны, он и регистратор. Ф. переживал, что Г. не сможет исполнить свои обязательства по договору, но она уверяла, что исполнит обязательства в срок, рассказывала, что она модельер, у нее много клиентов, деньги ей нужны для открытия ателье. Отмечал, что Г. вела себя адекватно, находилась в приподнятом настроении. Допрошенный в качестве свидетеля регистратор сделки показал, что перед подписанием договора Г. долго его читала, задавала вопросы. При этом она рассказывала о своей работе, о своих планах, поясняла, что деньги ей нужны для бизнеса, что у нее много клиентов, хорошие модели, показывала сайты. Утверждал, что Г. все понимала и осознавала, была адекватна, не производила впечатление человека, находящегося под действием лекарственных препаратов.
Допрошенная дочь подэкспертной показала, что после того, как у Г. была обнаружена опухоль мозга, ее пришлось уговаривать на операцию, от которой она отказывалась. После операции она впала в глубокую депрессию в связи с тем, что, по ее мнению, “утратила привлекательность как женщина”, вместе с тем у нее “возникла идея фикс, что она гениальный модельер”, поэтому она должна основать бизнес по пошиву женской одежды. Сообщала, что у ее матери “была то депрессия, то эйфория”, “настроение менялось от приподнятого до желания умереть”, она говорила, что с ней общаются “силы космоса”, неоднократно угрожала самоубийством. Дочь давала Г. ежемесячно по 15 тысяч рублей на еду, но та тратила эти деньги на ткани и фурнитуру, “упорно хотела открыть магазин под своим именем”, сетовала, что “никто не верит в ее талант”. Допрошенная в качестве свидетеля Д. показала, что была знакома с Г. с лета 2014 г., они рядом работали. Г. казалась ей “странной”: она “была в своих фантазиях”, говорила о “космической магии”, о “космических сущностях”, один раз пыталась покончить с собой. По делу была назначена судебно-психиатрическая экспертиза в ФГБУ “ФМИЦПН им. В.Г1. Сербского” Минздрава России. При настоящем обследовании выявлено следующее.
Неврологическое состояние. Предъявляет жалобы на периодические головные боли. Справа имеется дефект костей черепа. Конвергенция ослаблена с двух сторон. В позе Ромберга неустойчива, пальценосовую пробу выполняет с интенцией с двух сторон. При эхоэнцефалоскопическом обследовании третий желудочек незначительно расширен. Имеются легкие гидроцефальные признаки. Признаков внутричерепной гипертензии не выявлено. При электрофизиологическом исследовании определяются выраженные диффузные патологические изменения биоэлектрической активности мозга резидуально-органического характера, в виде дезорганизации корковой ритмики, эпилептиформных проявлений и признаков снижения тонуса коры головного мозга. Зарегистрирована спонтанная типичная эпилептическая активность в височных областях с доминирующим очагом в правом полушарии и вовлечением в патологический процесс неспецифических средних структур, с усилением нарушений на фоне стандартных нагрузок с ритмической фотостимуляцией и гипервентиляцией. При МРТ в проекции угла лобно-теменной и менее – в височной области правого полушария головного мозга визуализировалась область кистозно-глиозных изменений неправильной овальной формы с четкими ровными контурами, однородной структуры, без признаков объемного воздействия и выраженного перифокального отека, размерами 44-33-31 мм. Боковые желудочки были умеренно симметрично увеличены во всех отделах. Конвекситальные субарахноидальные пространства были умеренно расширены в проекции полушарий мозжечка, лобных, височных, менее — в проекции теменных долей. Имелось расширение межполушарной цистерны и цистерн сильвиевых щелей с обеих сторон без смещения срединных структур.
Психическое состояние. Сознание ясное. В месте, времени и собственной личности ориентирована правильно. Выглядит ухоженной. Одета претенциозно, оригинально, несколько вычурно (на комиссию пришла в розового цвета бриджах, отороченных кружевом). Настроение приподнятое. Эмоциональные проявления яркие, выразительные, с оттенком театральности, лабильные. В беседе многословна, на вопросы отвечает часто не в плане заданного, речь но типу монолога. Высказывания витиеваты, со множеством не всегда уместных метафор и образных выражений. Речь грамматически правильная, интонационно выразительная, с богатым словарным запасом. Фиксирована на своей профессиональной деятельности, успешность которой явно переоценивает. Цель экспертизы формально понимает. Себя считает нездоровой, свое заболевание связывает с опухолью мозга и, даже в большей степени, с последствиями операции, которая, по ее мнению, ее “изуродовала”. На вопрос о состоянии предъявляет множество жалоб: на “тошнотворную слюну”, обморочные состояния, головные боли, подъемы артериального давления. Рассказывает, что у нее бывают “приступы смертельного сна” – неожиданно, иногда на фоне полного бодрствования возникает непреодолимое желание спать, за которым следует непродолжительный глубокий сон с необычайно яркими сновидениями. Сообщает, что в таких снах она видит “космические сущности”, которые общаются с нею. При описании “сущностей” акцентирует внимание на материале их одежды, на их “космическом” облике. Убеждена, что подобные сны свидетельствуют о том, что она “связана с космосом”, и являются “космическим даром”. В беседе анамнестические сведения сообщает, акцентируя внимание на своих профессиональных и творческих успехах. Позиционирует себя как талантливого и очень востребованного модельера, рассказывает о своем участии в международных показах одежды, демонстрирует фотографии своих работ, статью в журнале о выставке женской одежды, где упоминалась ее фамилия. При этом при настойчивом расспросе выясняется, что ее профессиональная деятельность на протяжении жизни ограничивалась работой закройщицей в различных ателье, магазинах тканей, а участие в зарубежном показе одежды имело место до 2007 г. Считает, что первые признаки заболевания (опухоли мозга) у нее появились в марте 2007 г., когда она стала отмечать слабость в ногах, пошатывание при ходьбе, один раз упала на улице- При расспросе выясняется, что задолго до этого, с начала 90-х гг., у нее несколько раз бывали состояния, когда она вдруг чувствовала резкую слабость, сонливость: садилась на стул, на некоторое время “отключалась”: придя в себя, считала, что спала несколько минут. В 2000 г. она впервые упала на улице “из-за парализации ноги”. Через несколько месяцев после падения у нее появились головные боли, тошнота, рвота, большей частью по утрам. К 2008 г. она не могла кроить ткань самостоятельно, “не понимала как” и нанимала для этих целей помощниц. При этом клиенты у нее по-прежнему были, она “видела”, какая одежда им подойдет. Указывает, что летом 2009 г. во время разговора с одной из клиенток у нее нарушилась речь, она вдруг перестала слышать свой голос, не могла говорить, возникли “принудительные движения челюсти”, появилась слабость в левой руке.
Испугавшись, что у нее случился инсульт, она обратилась к неврологу: при проведении обследования была выявлена опухоль головного мозга, рекомендовано оперативное лечение, от которого она сначала отказалась, опасаясь “парализации’’, но затем, под давлением дочери, согласилась. Отдает отчет, что операцию перенесла хороню, быстро восстановилась, однако фиксирована на появившемся у нее после операции “косметическом дефекте”, которому придает излишне большое значение.
Плачет, рассказывая, что чувствовала себя “уродом”, искалеченной, неполноценной, “не могла вернуться на старую работу”. Другим последствиям заболевания и нейрохирургической операции, наоборот, придает слишком малое значение. Так. сообщает, что через некоторое время у нее появились судорожные припадки, по поводу которых она вынуждена была обратиться к врачу. Ей был назначен курс лечения, который она прервала, так как посчитала, что он вызывает появившиеся у нее в послеоперационном периоде головные боли, снижение памяти, подавленность, нежелание жить. Сообщает, что вскоре после этого у нее появились “бессудорожные припадки”, которые начинались с появления “тошнотворной слюны” и сопровождались непроизвольными движениями головы, по поводу которых она к неврологам не обращалась. Рассказывает, что после косметической операции в декабре 2010 г. она вернулась к жизни, почувствовала прилив сил, “жажду” деятельности. Рассказывает, что “открыла свою мастерскую”, наняла людей, начала активный поиск новых клиентов и заказчиков, для чего обзванивала старые места работы, звонила частным клиентам.
При расспросе выясняется, что все ее начинания оказались неуспешны, а представления о происходящих событиях не соответствовали объективной картине вещей. Так, в 2012 г. во время одного из телефонных звонков бывшей знакомой-коллеге она решила, что от той “поступило предложение подготовить большую коллекцию” для крупного магазина. Не раздумывая. согласилась: рассчитывая на успех своей коллекции, взяла кредит в размере 1 млн рублей, приобрела на данную сумму ткани, швейные машинки и т.д., после чего повторно стала звонить своей знакомой, но обнаружила, что та в магазине больше не работает и ее “коллекцию” никто нс ждет. Отмечает, что сложившуюся ситуацию не оценивала как тупиковую, для привлечения клиентов лично стояла у магазинов одежды с рекламой своей мастерской, пыталась выплатить кредит банку, продав за полцены купленное оборудование, и деньгами, которые ей давала дочь на питание. Говорит, что ее переполняли “желание работать”, “новые планы”; считала, что она “достойна всемирной славы”, что ее “идей может хватить на несколько модельных домов”. Настроение было приподнятым, она “не чувствовала усталости”, “мысли текли быстро”, “хотелось со всеми обсуждать возможные перспективы”, “заводила множество знакомств”, “ела и спала мало”. “Жажда деятельности была непреодолимой”, она чувствовала “космическую энергию, которая выпирала”, “непреодолимую творческую силу”, ей “хотелось лепить, ваять из ткани”.
Ощущение переполнявшей энергии было таким сильным, что она “хотела отрезать руку”, чтобы избавиться от него. По поводу оспариваемой сделки сообщает, что в конце 2013 г. она поняла, что для воплощения своей мечты ей нужно открыть магазин “на Арбате”. С оживлением рассказывает, что “проводила расчеты” и поняла, что с “ее талантом” она сможет зарабатывать до пол миллиона в месяц, а для организации своего дела ей необходимо 4,5 млн рублей. В получении кредита в банках ей отказывали, поэтому она нашла частную брокерскую компанию, которая согласилась выдать ей необходимую сумму. За свои услуги компания требовала 2 млн, данный факт ее не смутил, и она согласилась на все условия. С сожалением говорит, что “если бы они не были бы обманщиками, у меня бы все получилось”.
При расспросе подробно сообщает, как проходила сделка. Говорит, какие документы подписывались, где, кто при этом присутствовал. Сообщает, что она при подписании документов рассказывала всем об идеях новых коллекций, планах развития, размерах прибыли за ее “гениальные идеи”. Признается, что когда ее планы не реализовались, “очень хотела отдать деньги”, не понимала, почему ничего не выходит, ведь, по ее подсчетам, она должна была все отдать “безболезненно”. Выходом из сложившейся ситуации считает новый кредит для открытия нового ателье и мастерской. где она будет обучать молодых модельеров и портных “своему искусству” и сможет “передать свой талант”. Мышление ускоренное. Критика к состоянию, заболеванию, ситуации значительно снижена. Критические и прогностические способности нарушены.
При экспериментально-психологическом исследовании, которое проводилось с использованием комплекса нейропсихологических методик, у Г. выявлены нарушения мотивационного компонента психической деятельности, характерные для поражения лобной доли: резонерство, некритичность к оценке своей деятельности, трудности восприятия своих ошибок и склонность объяснять их внешними факторами, импульсивность. Отмечались динамические нарушения в виде ригидности мышления, истощаемости; влияние на продуктивность деятельности эмоциональной лабильности подэкспертной. Были выявлены нарушения, относящиеся к дисфункции теменнозатылочных отделов головного мозга: нарушения конструктивного праксиса, сложность дифференцирования схожих логико-грамматических конструкций.
В данном случае сложность оценки психического состояния Г. определялась, с одной стороны, скудостью имеющихся объективных сведений; с другой – истерическим фасадом, маскирующим неврологическую и психопатологическую симптоматику. Как известно, опухоли мозга проявляются общемозговой и очаговой неврологической симптоматикой, которая определяется локализацией опухоли. У Г. первым признаком заболевания было появление очаговой симптоматики, характерной для опухолей височной доли, а именно сноподобных эквивалентов судорожных припадков, часто сопровождающихся у больных “художественного типа” особенно живыми и яркими сновидениями (Раздольский И.Я., 1954. 1957; Вейн А.М., 1966). По-видимому, с поражением височной доли были связаны и отмечавшиеся у больной с 2000 г. преходящие двигательные нарушения.
Общемозговые симптомы при опухолях мозга возникают, как правило, в результате повышения внутричерепного давления, что и определяет их клинику: головные боли распирающего характера, тошнота, рвота, которые взаимосвязаны с положением тела и головы в пространстве, чаще отмечаются по утрам, усиливаются при физическом напряжении, кашле, натуживании. У подэкспертной направленный расспрос выявляет отмечавшиеся задолго до операции головные боли и тошноту, большей частью, по утрам.
К 2007 г. у Г. имелись отчетливые двигательные нарушения (шаткость походки, слабость в ногах, повторные падения), скудость описания которых не позволяет дифференцировать, являлась ли их причиной височная атаксия или лобная, развившаяся вследствие вовлечения в процесс моторной коры. В обоих случаях характерными являются преходящие расстройства стояния и ходьбы, когда больной, при отсутствии параличей, в вертикальном положении падает. При этом при височной атаксии отмечается тенденция к падению назад и в сторону, противоположную пораженному полушарию, а в конечности, противоположной очагу, наблюдается промахи- вание кнутри при пальце-молоточковой пробе. В связи с тем, что корковое представительство вестибулярного аппарата находится в височной доле, височная атаксия нередко сочетается с приступами вестибулярно-коркового головокружения и ощущением нарушения пространственных соотношений больного с окружающими предметами (Голубев В.Л., Вейн А.М., 2012).
Характерные для поражений теменной доли нарушения стереогпозиса и таких сложных видов чувствительности, как дискриминативная, локализационная к 2008 г. проявляются у подэкспертной утратой способности делать выкройки самостоятельно. При настоящем обследовании данные нарушения сохраняются, выявляясь при нейропсихологическом исследовании.
Клиника эпилептиформного приступа, перенесенного Г. в 2009 г., также соответствует локализации имеющейся у нее опухоли. Согласно данным литературы, появление у больных “жевательных припадков” или насильственных движений челюсти свидетельствует о затронутое™ либо нижнего участка сензомоторной области над сильвиевой бороздой, в непосредственной близости от височной доли (корковое представительство движений челюсти), либо о поражении теменной области вблизи оперкулярной зоны (Пенфильд В., Робертс Л., 1964; Голубев В.Л., Вейн А.М., 2012).
Судить о наличии у подэкспертной “лобной симптоматики” в период, предшествующий операции, по имеющимся данным не представляется возможным. 1 Гри поражении лобных долей расстройства психики проявляются в виде нарушений в эмоционально-волевой сфере, которые условно делятся на два основных варианта: апатико-абулический синдром и синдром психомоторной расторможенности. В последнем случае для больных характерны болтливость, эйфория, недооценка тяжести своего состояния, отсутствие критического отношения к своему поведению. Появление у Г. в послеоперационном периоде колебаний настроения от подавленности до выраженной эйфории, достигающей экстатических состояний (столь сильных, что она хотела отрезать себе руку), повышенной активности, направленной на осуществление малореализуемых профессиональных проектов, грубой переоценки своих профессиональных возможностей, легкомыслия, некритичности к своему состоянию и поведению соответствует проявлениям лобного синдрома и полностью укладывается в клиническую картину органического расстройства личности в связи с новообразованием (опухолью) головного мозга (F07.03, по МКВ-10). Был сделан вывод, что имевшиеся у подэкспертной в юридически значимый период эмоциональные нарушения в виде гипоманиакального аффекта и “непреодолимой жажды деятельности’’, когнитивные нарушения проявляются ускоренностью мышления, некритичностью к своим, ошибкам и неспособностью учитывать их для коррекции своего поведения, наряду с грубой переоценкой собственных возможностей и некритичностью, обуславливали ее неспособность адекватно оценивать свои возможности, ситуацию, социальное значение своих действий и их возможные последствия, т.е. Г. находилась в таком состоянии, что не могла понимать значение своих действий и руководить ими.
В ходе судебного заседания стороной ответчика было представлено заключение специалиста, пришедшего, на основании анализа сделанного нами заключения, к выводу о его недостаточной доказательности. Основным аргументом было отсутствие наблюдения Г. до 2014 г. у врачей-психиатров и, соответственно, отсутствие объективной и достоверной информации, которая позволяла бы судить о ее психическом состоянии в период спорной сделки. Кроме того, специалистом указывалось, что у подэкспертной не выявлено синдромов, свидетельствующих о глубоком поражении психики (тотальная и парциальная деменция, выраженный психоорганический синдром, сочетание психоорганического синдрома с галлюцинаторными и параноидными синдромами, декомпенсация психопате подобного синдрома) и определяющих нарушение дееспособности.
Первый аргумент мы обсуждали в начале настоящей статьи.
По поводу второго аргумента мы бы хотели заметить следующее. Как указывают авторы, занимающиеся разработкой методологии судебно-психиатрической экспертизы в гражданском процессе, нарушение психической деятельности, влияющее на юридически значимую способность понимать значение своих действий и руководить ими при совершении сделки, вследствие глубоких стационарных поражений психики, является лишь одним из механизмов нарушения как смыслового, так и целевого уровней регуляции деятельности (Королева Е.В., 2010; Корзун Д.Н., 2014). Как указывает Д.Н. Корзун, нарушения волевой сферы и эмоциональности, не препятствуя формированию представлений о решаемой юридически значимой задаче, приводят к нарушению актуализации прошлого опыта, которое обусловливает расстройство вероятностного прогнозирования, нарушение субъективной оценки последствий и рисков выбора альтернатив за счет искажения эмоционально значимых признаков. При этом “некритичность, обусловленная нарушением способности соотносить прошлый опыт, представления о решаемой юридически значимой задаче и представления о последствиях выбора альтернатив, является основанием для оценки данного механизма принятия решений как психопатологического”.
Для суда приведенные нами аргументы несделкоспособности Г. оказались достаточными, решением суда оспариваемая сделка была признана недействительной.
Читайте далее:
