В современной юридической доктрине взяточничество справедливо относится к числу наиболее сложных для расследования преступных посягательств. В этой связи актуализируется проблема объективизации имеющихся в распоряжении следователя фактических данных в доказательственную информацию посредством проведения экспертных исследований, представляющихся выражением демократизации процесса доказывания – приоритетного направления осуществляемой в Российской Федерации судебно-правовой реформы.
В условиях бурного развития науки и техники роль экспертизы для установления уголовно-правовых признаков преступлений, предусмотренных ст. 290, 291 УК РФ, неуклонно возрастает. О.Я. Баев, подчеркивая значение судебной экспертизы для раскрытия преступлений, справедливо отмечает, что “в настоящее время практически нельзя встретить уголовное дело, при расследовании которого в той или иной форме не использовались бы специальные познания”.
К примеру, в ходе предварительного следствия обвиняемый К. полностью отрицал свою вину в получении взятки от Д. за незаконные действия. Однако из заключения химической экспертизы следовало, что на восьми денежных купюрах достоинством по 50 руб. каждая, изъятых у взяткополучателя, имеются наслоения вещества спецсредства “карандаш” в виде надписи “взятка” и “опудривания” порошковым спецсредством. При этом вещество, которым выполнена надпись “взятка”, идентично со спецсредством “карандаш” по характеру люминесценции, по морфологическим признакам и химическим свойствам, а вещество, вызывающее на купюрах и на марлевых тампонах со смывами рук К. люминесценцию фиолетового цвета, однородно по химическому составу со спецсредством “порошок”.
В соответствии с выводами фонографической экспертизы голос и речь, записанные на аудиокассетах “SONY”, “SAMSUNG”, принадлежат К. и Д., их речь не является подготовленной, запись не содержит признаков монтажа и изменений.
Семасиологической экспертизой установлено, что смысл записанных на аудиокассете диалогов между К. и Д. свидетельствует о том, что незаконные действия были совершены обвиняемым после того, как на вопрос К.: “Где деньги?” был получен ответ от Д.: “Деньги там”. Таким образом, в результате экспертных исследований в совокупности с другими доказательствами, собранными по делу, было раскрыто тяжкое преступление.
Прикладному аспекту экспертных исследований уделяется значительное внимание в науке. Так, И.Ф. Герасимов правильно отмечает: “В настоящее время назрела необходимость более глубокого рассмотрения вопроса о назначении экспертных исследований именно для раскрытия преступлений: установления события, обстоятельств преступного деяния и лица, его совершившего”.
В действующем УПК содержится различный подход к наименованию рассматриваемого следственного действия. Так, в п. 49 ст. 5 УПК оно называется “судебной экспертизой”. Этот термин, закрепленный в первом разделе УПК “Основные положения”, является, на наш взгляд, собирательным по своему характеру и выступает в качестве общего понятия по отношению к нормам Особенной части УПК РФ.
Часть 4 ст. 146 УПК в числе следственных действий по закреплению следов преступления и установлению лица, его совершившего, предусматривает назначение судебной экспертизы.
Глава 27 УПК озаглавлена “Производство судебной экспертизы”, хотя включает в себя нормы, посвященные не только назначению судебной экспертизы (ст. 195, 196), но и производству судебной экспертизы (ст. 197), производству и назначению судебной экспертизы (ст. 198), а также направлению дела для производства судебной экспертизы (ст. 199). Очевидно, что название главы является более узким по объему в сравнении с содержащимися в ней предписаниями. Такая позиция законодателя является несостоятельной с позиции юридической техники и поэтому подлежит упорядочению путем изменения наименования гл. 27 и приведения его в соответствие с п. 49 ст. 5 УПК “Судебная экспертиза”. Представляется, что подвергнутые анализу различия в названии этого следственного действия являются не только терминологическими, но и сущностными по своему характеру, указывая на специфические особенности реализуемых следователем полномочий на данном этапе уголовно-процессуальной деятельности. Так, в стадии возбуждения уголовного дела ввиду ограниченных сроков производства эти полномочия сводятся, как правило, к назначению экспертизы путем вынесения соответствующего постановления. В ходе предварительного расследования они являются более широкими и включают в себя действия по производству и назначению экспертизы, а также по направлению дела для производства судебной экспертизы.
В связи с высказанными доводами вызывает критические замечания мнение В.В. Кальницкого, предлагающего назвать это следственное действие “назначение и производство судебной экспертизы”, так как за рамками предлагаемого автором названия остаются действия по направлению дела для производства судебной экспертизы. Поэтому более удачным, как уже отмечалось, будет название гл. 27 УПК “Судебная экспертиза”.
Предметом научной дискуссии является вопрос о юридической природе судебной экспертизы, достаточно широко рассматриваемой на страницах юридической печати в качестве процессуального действия. Анализируемая позиция находит нормативное закрепление в п. 9 Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 16 марта 1971 г. “О судебной экспертизе по уголовным делам”. Не возражая против такой трактовки анализируемого понятия, так как, предусмотренная нормами уголовно-процессуального законодательства, судебная экспертиза не может не являться процессуальной категорией, вместе с тем представляется необходимым конкретизировать ее содержание.
В этой связи заслуживает внимания точка зрения, представители которой считают, что судебная экспертиза обладает всеми признаками, присущими следственным действиям, и поэтому не может не относиться к их числу.
Данная проблема является частной по отношению к более общей проблеме об определении понятия следственных действий, под которыми, в частности, А.М. Ларин, И.Ф. Герасимов понимают все процессуальные действия следователя, хотя и выделяют среди них более узкую группу действий, непосредственно направленных на собирание и проверку доказательств и характеризующихся активной познавательной деятельностью следователя.
Другие ученые, напротив, считают следственными действиями только те процессуальные действия, которые имеют познавательную основу, т.е. направлены на формирование доказательств.
Думается, что действующий УПК разрешил эту проблему путем отнесения к следственным действиям таких процессуальных действий, которые направлены на собирание доказательств, что, безусловно, касается и судебной экспертизы. Более того, в ст. 146 УПК, к примеру, однозначно говорится об экспертизе как о следственном действии.
Как следует из анализа ст. 195 – 201, 203, 204, 206, 207 УПК, судебная экспертиза структурирует в себе следующие элементы:
1) вынесение постановления о назначении судебной экспертизы; 2) направление материалов дела на экспертное исследование; 3) производство экспертного исследования; 4) заключение эксперта (или сообщение о невозможности дать заключение (п. 6 ч. 1 ст. 198, ч. 1 ст. 206 УПК); 5) использование заключения эксперта в доказывании.
Таким образом, судебная экспертиза носит сложный, комплексный характер, и только в единстве всех указанных элементов она может выступать в качестве способа установления юридически значимых обстоятельств взяточничества.
Поэтому является дискуссионным мнение, согласно которому следственным действием является только назначение экспертизы, “состоящее в поручении следователем компетентным специалистам произвести исследование определенных материальных объектов с целью установления обстоятельств, имеющих значение для дела, которые обязательны для установления именно таким образом, либо тех, которые иным образом объективно и (или) рационально установлены не могут быть”, а само производство экспертизы “есть не что иное, как микронаучное исследование, в процессе производства которого эксперт не стоит перед необходимостью преодолевать или предупреждать чье-либо противодействие, а потому к экспертной деятельности применимо понятие не тактики, а методики исследования”.
На наш взгляд, любое следственное действие представляет собой единство формы, в данном случае постановления о назначении экспертизы и заключения эксперта, а также содержания, в качестве которого выступает экспертное исследование. В отрыве друг от друга они существовать не могут, так как содержание всегда выступает в определенной форме, а форма должна быть наполнена определенным содержанием, в связи с чем нельзя согласиться с анализируемым суждением.
Неубедителен, как мы полагаем, и такой аргумент противников отнесения судебной экспертизы к следственным действиям, как ее производство не следователем, а экспертом. Этот признак не является характерным, к примеру, для контроля и записи переговоров, освидетельствования, что не может служить основанием для исключения их из числа следственных действий. Более того, в силу ст. 197 УПК следователь вправе присутствовать при производстве судебной экспертизы.
В результате эмпирического исследования установлено, что в подавляющем большинстве постановлений о назначении судебных экспертиз при расследовании взяточничества не указывается, чем вызвано привлечение специальных знаний эксперта для разрешения возникающих при производстве по делу вопросов, что порождает сомнение подозреваемых (обвиняемых) в обоснованности принятого следователем решения и является одной из причин поступления от них жалоб на неправомерность данного следственного действия.
Сравнительно-правовой анализ УПК РСФСР и УПК РФ показывает различный подход законодателя к решению рассматриваемого вопроса.
Так, ст. 78 УПК РСФСР четко определяла основания назначения судебной экспертизы, предусматривая, что это следственное действие проводится в случаях, когда при производстве дознания, предварительного следствия и при судебном разбирательстве необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве или ремесле.
Действующий УПК не регламентирует данный вопрос. В п. 1 ч. 1 ст. 195 УПК хотя и указывается на “основания назначения экспертизы”, однако не раскрывается содержание этого понятия.
Системно-структурный анализ ч. 1 ст. 57, ч. 2 ст. 195, ч. 5 ст. 199, ч. 1 ст. 201 УПК, ст. 2 Федерального закона от 5 апреля 2001 г. “О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации” <*> позволяет сделать вывод, что в таком качестве выступают фактические данные, указывающие на необходимость использования специальных знаний в области науки, техники, искусства или ремесла для установления обстоятельств, подлежащих доказыванию при производстве по уголовному делу. Таким образом, позиция законодателя по исследуемой проблеме в принципе не изменилась.
Вместе с тем следует констатировать, что отсутствие в УПК РФ правового регулирования оснований для назначения экспертизы является пробелом в законе, и в целях его восполнения представляется необходимым закрепить их в ч. 1 ст. 195 УПК. Такая новация позволит избежать многочисленных ошибок в деятельности следователя при назначении и производстве экспертизы и будет способствовать единообразию правоприменительной практики.
О.Я. Баев, анализируя эту проблему, правильно акцентирует внимание на криминалистическом аспекте оснований “для назначения большинства экспертиз”, под которыми понимает “дедуктивные умозаключения следователя, основанные на его криминалистических знаниях и практическом опыте, о механизме следообразования при совершении преступлений, относящихся к определенному виду… а также об имеющихся экспертных возможностях исследования отдельных видов следов…”.
Результативность экспертизы при расследовании взяточничества в значительной мере зависит от правильной постановки вопросов для специального исследования, характер которых, правильность и четкость содержащихся в них логических предпосылок, определяют вывод эксперта, на что правильно обращается внимание в науке. “Если… эксперт будет решать некорректный или неверно интерпретированный вопрос, то возникнет большая вероятность получения ошибочного вывода либо отражающего несущественные для дела факты”.
К указанным вопросам предъявляются прежде всего требования процессуального (ст. 195, 204 УПК) характера. Однако не менее важное значение имеет соблюдение законов логики, так как в противном случае искажается смысл передаваемой информации, что является недопустимым в процессе доказывания. Отсутствие единообразного понимания сути вопросов приводит к наступлению отрицательных последствий в виде затягивания сроков проведения экспертизы, а также к даче неполного или неточного заключения и т.д.
Поэтому вопросы должны быть конкретными, четкими, не допускать различных толкований. При этом они должны обязательно входить в компетенцию эксперта и быть разрешимыми с учетом имеющихся в распоряжении эксперта научно разработанных методик. Поставленные на исследование вопросы должны разрешаться экспертом в последовательности, заданной органом уголовного преследования. Однако в ряде случаев, как показывает изучение практики, они ставятся следователем произвольно и поэтому не всегда могут быть согласованы с ходом экспертного исследования.
Сравнительно-правовой анализ показывает, что п. 1 ч. 2 ст. 70 УПК РФ в отличие от п. 3а ч. 1 ст. 67 УПК РСФСР не относит к основаниям для отвода эксперта его предыдущее участие в деле в качестве специалиста. Такая новелла, безусловно, заслуживает положительной оценки, так как специалист уже предварительно ознакомлен с доказательственной информацией о взяточничестве, с изъятыми образцами для сравнительного исследования и т.д., что в определенной степени облегчает проведение экспертного исследования и направлено на повышение его качества.
На практике возникает вопрос: как следует поступить эксперту при вынесении следователем постановления о назначении экспертизы с нарушением закона, к примеру, при несоответствии его требованиям ч. 1 ст. 195 УПК, регламентирующей структуру этого документа?
Действующее уголовно-процессуальное законодательство не содержит ответа на данный вопрос. Думается, что в таких ситуациях эксперт может воспользоваться предусмотренным п. 5 ч. 3 ст. 57 УПК правом подачи жалобы на действия следователя, не приостанавливая, однако, проведение экспертизы, так как указанные нарушения являются, на наш взгляд, формальными и не могут сказаться на полноте и объективности заключения эксперта.
Пункт 4 ч. 3 ст. 57 УПК существенно расширил права эксперта, предоставив ему возможность дать заключение в пределах своей компетенции, в том числе по вопросам, хотя и не определенным в постановлении о назначении экспертизы, но имеющим отношение к предмету экспертного исследования. Это законоположение, называемое в науке экспертной инициативой, не колеблет общее правило, согласно которому постановка вопросов эксперту составляет прерогативу органа уголовного преследования. Необходимость в анализируемом исключении может быть вызвана как объективными, так и субъективными причинами. К объективным причинам, в частности, следует отнести появление новых методик исследования, а также совершенствование существующих; к субъективным – нечеткость в постановке вопросов и другие упущения следователя.
В распоряжение эксперта представляются материалы, необходимые для исследования, а в ряде случаев – уголовное дело в полном объеме. Эксперт не вправе самостоятельно получать материалы для исследования. Он может делать это только с помощью следователя. Не допускается проведение экспертизы по акту предварительного заключения специалиста. Эксперт непосредственно проводит исследование.
На практике систематически допускаются нарушения прав взяткодателей, взяткополучателей, соучастников при назначении и производстве судебной экспертизы, подразделяющиеся, на наш взгляд, на две группы в зависимости от этапа предварительного расследования, на котором они были допущены.
1. Подозреваемые (обвиняемые) либо вообще не были ознакомлены с постановлением следователя о назначении экспертизы, либо были ознакомлены с этим документом “задним числом”.
2. Подозреваемые, обвиняемые не были ознакомлены с заключением эксперта, что подтверждается отсутствием в деле соответствующих протоколов.
Показательно, что предписание п. 6 ч. 1 ст. 198 УПК об ознакомлении подозреваемого, обвиняемого, его защитника с заключением эксперта выполняется следователем, как правило, на завершающем этапе расследования, что затрудняет или даже делает невозможным использование указанными лицами предоставленных им правомочий.
В отдельных случаях выявленные нарушения носили комплексный характер (в делах отсутствовали протоколы как ознакомления взяточников с постановлением о назначении экспертизы, так и протоколы ознакомления их с заключением эксперта).
Аналогичные данные приводятся и на страницах юридической печати. Проведенным интервьюированием 50 адвокатов установлено, что 100 процентов опрошенных лиц сталкивались в своей деятельности с такими же нарушениями, а 50 процентов респондентов указали, что они не принимали участия в назначении экспертизы, так как следователи не предоставили им для этого реальную возможность.
Перечисленные нарушения носят прежде всего процедурный характер. Однако по своей сути они являются нарушением права подозреваемого (обвиняемого) на защиту, так как лишают их возможности использовать специальные знания эксперта для опровержения выдвинутого против них обвинения или смягчения своей вины в содеянном.
Отрицательные последствия анализируемой практики очевидны. В ряде случаев следователи вынуждены: 1) необоснованно отказывать стороне защиты в удовлетворении заявленных ходатайств, в том числе о назначении дополнительных и повторных экспертиз, что является нарушением закона; 2) удовлетворять ходатайства, которые ранее были ими отклонены, в результате чего затягивается срок следствия, и т.д.
Данная проблема, существенно затрагивающая права и интересы личности при производстве экспертизы, достаточно широко обсуждается на страницах юридической печати.
В качестве выхода из создавшегося положения предлагаются, в частности, два нововведения.
1. Более четко сформулировать первое положение ч. 3 ст. 195 УПК: “До направления постановления о назначении судебной экспертизы для исполнения следователь знакомит с ним подозреваемого, обвиняемого, его защитника и разъясняет им права, предусмотренные статьей 198 настоящего Кодекса”.
2. Часть 1 ст. 206 УПК изложить в следующей редакции: “Заключение эксперта или его сообщение о невозможности дать заключение, а также протокол допроса эксперта предъявляются следователем подозреваемому, обвиняемому, его защитнику не позднее 10 дней до объявления обвиняемому об окончании предварительного расследования по уголовному делу в порядке статьи 215 настоящего Кодекса, которым разъясняется при этом право ходатайствовать о назначении дополнительной либо повторной судебной экспертизы”.
Эти предложения, безусловно, являются конструктивными, так как они направлены на защиту прав и интересов подозреваемого (обвиняемого) при производстве анализируемого следственного действия. Вместе с тем их реализация на практике неизбежно ведет к возникновению следующих ситуаций, неразрешимых в рамках действующего законодательства и порождающих значительные трудности в деятельности органа уголовного преследования.
1. Используя право, предоставленное ему ч. 4 ст. 146 УПК, орган уголовного преследования приходит к выводу о необходимости назначения экспертизы в целях закрепления следов взяточничества и выявления лица, его совершившего.
Законодатель допускает принятие такого решения после вынесения следователем постановления о возбуждении уголовного дела, но до утверждения его прокурором.
2. В соответствии со ст. 153 УПК в одно производство соединяются уголовные дела, по которым уже были назначены различные виды экспертиз.
3. Возникает необходимость экспертных исследований по нераскрытым преступлениям, предусмотренным ст. 290, 291 УК.
4. Проведение экспертизы является безотлагательным ввиду возможности уничтожения или повреждения следов преступления, вещественных доказательств и других объектов для исследования.
В первой из указанных ситуаций следователь объективно не может выполнить предписания ч. 3 ст. 195, ст. 198 УПК ввиду их противоречия ст. 146 УПК, так как на этом данном этапе производства по делу еще нет ни подозреваемого, ни тем более обвиняемого.
Вторая ситуация действующим УПК не предусмотрена, налицо пробел в законе.
В третьей ситуации следователь поставлен перед дилеммой: назначать экспертизу, используя специальные знания для установления события взяточничества и изобличения лица, его совершившего, т.е. для раскрытия преступления и в конечном счете для выполнения возложенной на него функции уголовного преследования, или же не выполнять эту обязанность, возложенную на него ст. 21 УПК, до установления подозреваемого с помощью других средств процессуального доказывания по тем основаниям, что он не может ознакомить взяткодателя и взяткополучателя с постановлением о назначении экспертизы. И первый, и второй вариант представляет собой “узаконенное нарушение” закона и создает представление об относительности содержащихся в нем предписаний, а сложившаяся ситуация является коллизионной и неразрешимой в соответствии с действующим УПК и предложениями авторов.
Четвертая ситуация представляется безотлагательной для назначения экспертизы ввиду возможности уничтожения или повреждения следов преступления, вещественных доказательств и других объектов, в связи с чем может оказаться “невозможным их глубокое и всестороннее исследование”. Поэтому, утверждает Н.Г. Шурухнов, нельзя допускать “необоснованного промедления с назначением экспертизы”, в результате чего затрудняется или даже делается невозможным раскрытие взяточничества. Однако при разрешении этой ситуации неизбежны те же проблемы, что и в третьей ситуации.
С учетом высказанных соображений следует констатировать, что правовое регулирование судебной экспертизы отличается непоследовательностью, наличием существенных противоречий и пробелов, обусловливающих необходимость совершенствования этого института.
Думается, что средством разрешения данной проблемы не может выступать закрепление в законе ознакомления подозреваемого (обвиняемого) с постановлением о назначении экспертизы в качестве юридической обязанности следователя ввиду невозможности ее выполнения в рамках действующего законодательства и того, что она влечет наступление негативных последствий в виде признания заключения эксперта во всех случаях недопустимым доказательством, что затруднит или даже сделает невозможным раскрытие взяточничества.
Так, в основу обвинения Б. в вымогательстве взятки от Н. в числе других косвенных доказательств было положено заключение фоноскопической экспертизы, исключенное судом из числа допустимых доказательств, в связи с чем оказалась “разорванной” единая цепь доказательств, и судом присяжных вынесен оправдательный вердикт.
В.В. Кальницкий, исследующий этот вопрос, правильно отмечает, что вряд ли оправданно записывать следователю ознакомление обвиняемого с постановлением о назначении экспертизы в качестве юридической обязанности, “поскольку появится лишний повод для признания результатов экспертизы недопустимыми. Кроме того, согласно правилу о действии уголовно-процессуального закона во времени та или иная норма применяется в конкретный отрезок времени и с учетом конкретных обстоятельств. Если в момент назначения экспертизы по делу не было обвиняемого, то у нас нет обязанности знакомить кого-либо с постановлением ни в данный момент, ни в перспективе”.
Как мы полагаем, на первоначальном этапе расследования взяточничества следователь обязан принять все предусмотренные законом меры по установлению события преступления и изобличения лица, его совершившего (ст. 21 УПК). Осуществляя функцию уголовного преследования, следователь является процессуально самостоятельным и вправе по своему усмотрению принимать решения о производстве следственных действий, в том числе и о назначении судебной экспертизы. Отчасти именно этим обусловлена новация, закрепленная ч. 4 ст. 146 УПК о допустимости назначения экспертизы в стадии возбуждения уголовного дела. Однако нормы анализируемого института являются несовершенными и в ряде случаев не согласуются с приоритетным направлением реформирования УПК в направлении усиления охраны прав подозреваемого (обвиняемого) при производстве анализируемого следственного действия, что негативно сказывается на практике расследования взяточничества.
Поэтому назначение и производство экспертизы должны быть приведены в соответствие с другими институтами уголовно-процессуального права. Не претендуя на исчерпывающее решение рассматриваемой проблемы, считаем, что минимизации ее на практике будет способствовать предоставление следователю как исключение возможности в указанных нами ситуациях назначать экспертизу без ознакомления подозреваемого (обвиняемого) с постановлением о назначении экспертизы, но с немедленным выполнением требований ч. 3 ст. 195, п. 1 ч. 1 ст. 198 УПК в момент появления при производстве по делу лица, подозреваемого во взяточничестве, а при соединении уголовных дел – после вынесения соответствующего постановления прокурора, что будет способствовать эффективному осуществлению в повседневной действительности уголовного преследования по делам о преступлениях, предусмотренных ст. 290, 291 УК.
В повседневной действительности взяточничество зачастую связано с нарушением валютного, банковского, налогового и иного законодательства, представляющегося достаточно сложным в практическом применении и содержащего “столь много весьма противоречивых положений и норм, что далеко не всегда “нормальный” следователь в них сможет глубоко разобраться и сделать обоснованные выводы по расследуемому делу”. В этой связи актуализируется проблема допустимости юридико-правовой экспертизы для установления обстоятельств, подлежащих доказыванию, не находящая однозначного решения на страницах юридической печати.
Достаточно широкое распространение получила точка зрения, представители которой считают невозможным положительное решение рассматриваемого вопроса по тем основаниям, что юридические познания не относятся к специальным и исследование вопросов права не входит в компетенцию эксперта. Так, А.А. Эйсман, аргументируя данную точку зрения, рассматривает специальные познания как “знания, которыми располагает ограниченный круг специалистов, но… которыми не располагает адресат доказывания (следователь, суд, участники процесса)”, и далее делает вывод: “юридические знания не относятся к специальным познаниям в том смысле, в каком это употребляется в законе”.
Вряд ли можно согласиться с таким суждением. Ни УПК РСФСР, ни УПК РФ не дает определения специальных знаний и не запрещает следователю ставить перед экспертом правовые вопросы, как не входящие в его компетенцию. Конечно же указанные вопросы не могут быть поставлены перед экспертом, не обладающим юридическими знаниями. Однако если в качестве эксперта выступает специалист-правовед, то он может дать компетентное заключение по прикладным вопросам признаков должностного лица, а также о характере служебных действий (бездействия) взяткополучателя, совершенных в связи с передачей ему незаконного имущественного вознаграждения, требующих анализа многочисленных ведомственных актов, служебных документов и т.д. Тем более что заключение эксперта не является обязательным для лица, ведущего производство по делу, и исследуется по общим правилам оценки доказательств.
Многие акты, регулирующие сферу производственной деятельности, санкционируются государством и приобретают правовое значение. В этой связи А.И. Винберг правильно указывает, что “во многих случаях судить о соответствии или несоответствии действий лица определенным специальным правилам можно, лишь располагая специальными познаниями в области сложной технологии производства, технического состояния транспорта, строительства, бухгалтерского учета и т.п.”, и поэтому, утверждает автор, “вывод эксперта о нарушении специальных правил (или об отсутствии такого нарушения) является доказательством по делу”.
Противники проведения правовых экспертиз при расследовании уголовных дел ссылаются на действие “своего рода презумпции того, – указывает, в частности, В.В. Кальницкий, – что следователи и судьи знают право”. Не оспаривая справедливость такой посылки, вместе с тем нельзя отрицать, что следователь, являясь относительно “узким специалистом”, более успешно будет осуществлять функцию уголовного преследования по делам о взяточничестве при назначении в необходимых случаях юридико-правовых экспертиз. Думается, что в условиях построения правового государства сфера применения специальных знаний эксперта-юриста будет неуклонно расширяться, что подтверждается многочисленными примерами из практики.
В Постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 марта 1971 г. “О судебной экспертизе по уголовным делам” указывается, что “суды не должны допускать постановку перед экспертом правовых вопросов как не входящих в его компетенцию”. Такая позиция высшего судебного органа вызывает критические замечания.
Под специальными знаниями традиционно понимаются “знания, умения и навыки, которыми обладает лицо (специалист) в результате получения соответствующего специального образования и (или) опыта практической работы по соответствующей специальности. Аналогичное по сути определение предлагается Е. Россинской: “Специальные знания – это “система теоретических знаний и практических навыков в области конкретной науки, техники, искусства или ремесла, приобретаемых специальной подготовкой или профессиональным опытом и необходимых для решения вопросов, возникающих в процессе уголовного… судопроизводства”. Поэтому знания в области права не могут не относиться к числу специальных. Выступая в таком качестве, они, как мы полагаем, являются предметом экспертного исследования.
старший следователь прокуратуры Орловской области.
