Фото Giulia Marchi / Bloomberg via Getty Images
Прямо до 2015 года русский потребительский сектор опирался в главном на рост доходов населения, но два года вспять толика доходов в финансировании расходов свалилась до 70%, уступив пространство кредитным ресурсам. В наступающем году кредиты, по всей вероятности, останутся практически единственным «спасательным кругом» для потребительского спроса
Исторически русский потребительский сектор привык полагаться на свои доходы. В совершенно ранешние времена новейшей Рф (с начала 2000-х) рынок розничного потребкредитования еще лишь формировался: банкам прибыльнее и понятнее было работать с корпоративными заемщиками, и розница занимала не весьма огромную долю в ранце кредитов (наименее 15%). Популяции было труднее получить кредиты, чем на данный момент, ну и ставки по ним были весьма высоки. Не считая того, и желания брать кредиты при размеренно возрастающих доходах у населения было не так и много. Так, до 2008 года настоящие располагаемые доходы в среднем росли на 10-15% в год, что дозволяло интенсивно беречь: рублевые вклады физлиц в настоящем выражении до 2008 года росли на 30-40%. В конечном итоге кредитный фактор в масштабах всего потребительского сектора не оказывал настолько принципиального воздействия, и даже опосля кризиса 2008 года и активного роста потребкредитования в структуре финансирования расходов как и раньше доминировали конкретно доходы.
Но опосля кризиса 2015 года ситуация очень поменялась: как мы полагаем, это 1-ый за крайние годы кризис, издержки которого легли в основном на потребителей, а не на корпоративный сектор и/либо бюджет, как, к примеру, в 2009 году. Довольно сказать, что просадка доходов населения в 2009 году, невзирая на глубочайшее падение экономики, оказалась маленький и продлилась недолго, а в 2015 г. при относительно маленьком падении ВВП эффект в виде стагнации доходов чувствуется и по сей денек. Ну и в целом выход из рецессии 2015 г. затянулся: как мы осознаем, отсутствие убежденности в отскоке цен на нефть до $100/барр. (как в 2010 г.) и санкции вынудили русские власти переключиться в «защитный» режим экономной политики, что только усугубило перспективы восстановления потребительского сектора, а потенциал для роста доходов населения значительно снизился.
Естественно, с момента окончания рецессии (конец 2016 — начало 2017 года) население проходило эпизоды временного всплеска доходов (единовременная пенсионная выплата 2017 г., предвыборное увеличение зарплат бюджетникам в конце 2017 — начале 2018 г.), но все таки в главном доходы стагнировали. Некое время опосля кризиса это не так приметно влияло на общую картину, но уже с 2017 г. толика доходов в финансировании расходов свалилась до 70%, уступив пространство кредитным ресурсам. Не считая того, скорость роста сбережений стала падать: какие-то домохозяйства в отсутствие роста зарплат обязаны были уменьшить свои отчисления на сбережения, а какие-то, видимо, и совсем начали «проедать» накопленное.
В целом сокращение депозитов типично для кризисных периодов (такое происходило и в 2009 г., и 2015 г.), но на данный момент, когда рецессии формально нет, темп роста депозитов находится, пожалуй, на малых уровнях за все некризисные годы.
На 1-ый взор, трудности как бы нет — ни в усилении роли потребкредитования, ни в сокращении роста депозитов (тем наиболее в критериях, когда главная ставка продолжает понижаться). Формальные метрики не смотрятся зловеще: толика платежей по кредитам в расходах населения невысока (4-5%, а до кризиса 2015 г. было больше), просроченная задолженность составляет ~5% и понижается, а закредитованность (отношение задолженности по рублевым кредитам к годичному доходу потребителей) составляет наименее 30%, тогда как в остальных странах этот показатель выше.
Вообщем, в реальности эти сухие числа не демонстрируют, как далековато еще потребкредитованию до реальных заморочек. Также не совершенно ясно, можно ли впрямую ассоциировать метрики для различных государств: может быть, таковой уровень закредитованности для Рф уже довольно высок, с учетом того, что основное кредитное бремя лежит на малообеспеченных слоях населения. Кроме этого, обеспокоенность экономистов связана с тем, что большая часть этих метрик, хотя и находятся на применимых уровнях, вырастают, что является нехорошим сигналом. Так, та же самая закредитованность находится на долголетних максимумах, и даже в период кредитного бума (2011-2013) она была ниже (доходя до 23%). Свойство ранца также понижается: толика проблемных и безвыходных ссуд в системе — на наивысшем с 2009 г. уровне (12%). В конце концов, вырастает и толика платежей по кредитам в расходах населения (притом что ставки по потребкредитам не вырастают).
Ситуацию мог бы поправить рост доходов населения в дальнейшем, но на этот счет наши прогнозы далековато не оптимистичны, в особенности с учетом уже произошедшего увеличения НДС и пенсионного возраста. Как минимум, неувязка заключается в том, что в отличие от майских указов 2012 г. (главный целью которого была соц поддержка, а именно, увеличение зарплат бюджетникам) фокус инаугурационных нацпроектов 2019-2024 гг. — на инфраструктурные инвестиции. Новейший майский указ не содержит ни слова про увеличение пенсий и/либо зарплат. Растраты из ФНБ также не сумеют впрямую сделать лучше ситуацию с доходами населения. В конечном итоге они в наиблежайшие годы в наилучшем случае получат только косвенную поддержку от роста экономных расходов.
По данной нам причине как минимум в наступающем году кредиты, по всей вероятности, останутся практически единственным спасательным кругом для потребительского спроса.
редакция советует
Бедность вынудила россиян брать дорогие кредиты на авто
В неоплатном долгу: почему закредитованность населения небезопасна для страны
Замороженные 2,6 трлн рублей. Почему не стоит ограничивать потребительское кредитование
Источник
