Имплицитные части семантики высказывания в лингвистической экспертизе текста

1.   Имплицитное как часть семантики языковых форм

В современной семантической теории содержание предложения и текста рассмат­ривается как сложный феномен, напоминаю­щий по структуре строение слоеного пирога (часто в этой связи и говорят о гипотезе «Сло­еного пирога»). Мир смысла многомерен, од­нако высказывание, речевой акт упорядоче­ны по временной оси. Иными словами, про­износя высказывание, говорящий вынужден определенным образом «упаковывать» мно­гомерное содержание в линейную структуру речевого акта. Это приводит к тому, что неко­торые «слои» плана содержания, семантики оказываются более эксплицитными и явными (т.е. очевидными для адресата), а какие-то «слои» погружаются ниже[32]. Самой эксплицит­ной частью семантики высказывания счита­ется пропозиция (ассерция), а имплицитных слоев довольно много.

К ним относятся, на­пример, пресуппозиции, импликации, следс­твия и пр. Распределение семантической ин­формации по «слоям» плана содержания оп­ределяется отчасти грамматикой и лексикой языка, а отчасти речевым искусством говоря­щего. Собственно, «слоистая» структура пла­на содержания является одной из важнейших предпосылок речевого воздействия[33].

Можно предложить такую аналогию: собираясь в дорогу, мы упаковываем мно­жество вещей в сумку или чемодан. При этом опытный путешественник положит то, что ему может понадобиться в первую очередь, в са­мую верхнюю часть багажа – поближе к верх­ней крыше чемодана, а то и в боковые отде­ления. Что не нужно в дороге, вообще можно положить на дно. Так и в семантике высказы­вания: пропозиция отвечает за соответствие действительности и тем самым относится к наиболее важной части коммуникации. Эта часть передаваемого содержания и должна быть наиболее эксплицитной, ясной и легко определяться адресатом.

Прочее пускается в более глубокие слои плана содержания.

Как известно, информация (план со­держания языковых выражений) может быть представлена в тексте в виде утверждений, предположений и мнений. Поскольку план содержания высказывания состоит из не­скольких различных слоев, различающихся по степени эксплицитности, то утверждение может быть как явным (эксплицитным), так и скрытым, неявным (имплицитным). К эксплицитным относятся такие утвержде­ния, содержание которых можно установить из поверхностной формы высказывания, не проводя дополнительных смысловых пре­образований, которые могут основываться как на значении слов, входящих в это вы­сказывание, так и на значении контекста. К скрытым утверждениям относятся такие утверждения, которые выявляются на основе дополнительного анализа значения выраже­ний, входящих в высказывание, и на значении контекста употребления этого высказывания.

Несколько перифразируя, можно также ска­зать, что явные (эксплицитные) утверждения прямо отражаются в лексико-синтаксической структуре предложения, а скрытые (импли­цитные) – нет.[34] Важно отметить, что иллоку­тивная составляющая скрытых утверждений, то есть коммуникативная цель передаваемой информации, практически исчезает. Вместо компонента ‘вербально передаваемая кому- л. информация’, присущего эксплицитным утверждениям, появляется компонент смыс­ла ‘подразумеваемая информация’ или ‘ин­формация, разделяемая и говорящим и ад­ресатом’.

2.        Характеристики имплицитного: обязательность vs. Факультативность и вербализуемость vs. невербализуемость

Имплицитная (скрытая) информация может быть и обязательной, и факультатив­ной. Так, различные коннотации, культурно обусловленные ассоциации слов, устойчивых словосочетаний относятся к факультативной части содержания текста: они могут восста­навливаться адресатом, а могут и оставаться нераскрытыми.

Разграничение эксплицитной и импли­цитной части семантики высказывания и тек­ста, а в последней – обязательной и факуль­тативной информации сущностно важно для лингвистической экспертизы текста. В Пос­тановлении пленума Верховного суда РФ от 24 февраля 2005 г. № 3 в определении поро­чащих сведений говорится об утверждениях, но вид утверждений – явные (эксплицитные) или скрытые (имплицитные) – никак не огова­ривается:

Порочащими, в частности, являются сведения, содержащие утверждения о нару­шении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства, совершении нечестного поступка, неправильном, неэтич­ном поведении в личной, общественной или политической жизни, недобросовестности при осуществлении производственно-хозяйствен­ной и предпринимательской деятельности, на­рушении деловой этики или обычаев делового оборота, которые умаляют честь и достоинство гражданина или деловую репутацию граждани­на либо юридического лица.

Между тем, существенная часть смыс­ла высказывания и текста приходится именно на имплицитные слои плана содержания. Им­плицитная семантика имеет долгую историю изучения, восходящую к герменевтической традиции истолкования сакральных текстов. В общефилологической традиции – прежде всего в литературоведении – имплицитная часть текста и речевого поведения часто на­зывается «подтекстом».

[35] Так, В.А. Кухаренко интерпретирует подтекст как составную часть художественного метода автора: «Подтекст – это сознательно избираемая автором ма­нера художественного представления явле­ний, которая имеет объективное выражение в языке произведений» [Кухаренко 1974: 79]. В языкознании эта категория также обсужда­ется довольно широко, получая весьма раз­нообразные осмысления – вплоть до одного из уровней системы языка.

Так, в концепции В. Скалички язык состоит из текста, контекс­та и подтекста [Skalicka 1961].

Хотя никто этого специально не считал, но очевидно, что имплицитная составляющая семантики языкового выражения существен­но больше, чем эксплицитная, поскольку пос­ледняя чаще всего ограничена только про­позицией[36], а к имплицитной составляющей относится множество разнообразных катего­рий – см. ниже. Иными словами, если исклю­чить имплицитную часть плана содержания, то из сферы анализа выпадает бульшая часть семантики высказывания и текста, что вряд ли имелось в виду в Постановлении. Рассмот­рим следующий пример:

Данное обстоятельство [получение Меж­дународного сертификата системы качества. – А.Б.] вызвало у нас непонимание: как может заранее несостоятельная строительная компа­ния, зарекомендовавшая себя на строительном рынке недвижимости исключительно с отрица­тельной стороны, получить право на участие в тендерах (в том числе международных) на строительство гражданских объектов?

К эксплицитной части семантики при­веденной фразы можно отнести только сле­дующие части смысла: 1) ‘Получение строи­тельной компанией Международного серти­фиката системы качества вызвало у автора фрагмента непонимание’; 2) ‘автор фрагмен­та спрашивает, каким образом заранее несо­стоятельная строительная компания, заре­комендовавшая себя на строительном рынке недвижимости исключительно с отрицатель­ной стороны, может получить право на учас­тие в тендерах (в том числе международных) на строительство гражданских объектов’.

В приведенном примере имеются, од­нако, и другие компоненты смысла, которые прекрасно осознаются носителями языка, но которые формально нельзя признать экс­плицитной информацией. К ним относятся, в частности, следующие смысловые блоки, которые можно сформулировать в виде ут­верждений: 3) ‘автор фрагмента не согласен с присвоением обсуждаемой строительной компании Международного сертификата сис­темы качества’; 4) ‘автор фрагмента относит­ся отрицательно к присвоению обсуждаемой строительной компании Международного сертификата системы качества’; 5) ‘обсуж­даемая строительная компания является за­ранее несостоятельной’; 6) ‘обсуждаемая строительная компания зарекомендовала себя на строительном рынке недвижимости исключительно с отрицательной стороны’; 7) ‘очевидно несостоятельная строительная компания (об этом было известно «заранее»), зарекомендовавшая себя на строительном рынке недвижимости исключительно с отри­цательной стороны, не имеет права на учас­тие в тендерах (в том числе международных) на строительство гражданских объектов’.

Компоненты смысла 3 и 4 выводятся как следствие из семантики анализируемой фразы, прежде всего из фрагмента Данное обстоятельство (получение Международно­го сертификата системы качества – специа­лист) вызвало у нас непонимание. Компонент 5 «упакован» в определении к существитель­ному компания – заранее несостоятельная строительная компания, а компонент 6 в свернутом виде представлен в причастном обороте зарекомендовавшая себя на строи­тельном рынке недвижимости исключитель­но с отрицательной стороны. Компонент 7 представляет собой скрытое утверждение, которое вводит риторический вопрос как мо­жет заранее несостоятельная строительная компания…

Из проведенного весьма поверх­ностного семантического анализа видно, что наиболее существенные для лингвистической экспертизы части семантики сосредоточены в рассматриваемом случае в имплицитной, скрытой части плана содержания языковых форм.

Тем не менее понятно, что далеко не вся имплицитная часть семантики языковых выражений может реально соотноситься с категорией утверждения, а именно эта кате­гория упоминается в Постановлении. Возни­кает вопрос, как выражаются скрытые, имп­лицитные утверждения в тексте?

Имплицитная информация, как было отмечено выше, может быть обязательной и факультативной, но, кроме этого важного противопоставления, есть еще одно: импли­цитная информация может быть вербализу­емой и невербализуемой. Под вербализа­цией имеется в виду возможность достаточно правдоподобного воспроизведения скрытого смысла в виде высказывания, содержащего пропозицию, которая передает скрытое со­держание. В рассмотренном выше приме­ре была приведена именно вербализуемая информация. Однако вполне возможна си­туация, когда нечто в имплицитной части се­мантики языкового выражения есть, но вербализовать это в явной форме невозможно. Типичный случай – использование некоторых приемов речевого воздействия, например, приема «введения в оценочно окрашенный контекст или ассоциативный ряд» (см. под­робнее [Баранов 2007: 179 и далее]). Вариант этого приема – постановка в негативно окра­шенный ассоциативный ряд – широко пред­ставлен в политической рекламе.

Так, извест­ный лозунг Голосуй или проиграешь! предвы­борной кампании Б. Ельцина сопровождался изображением наручников или арестантской куртки в непосредственной близости от слова проиграешь. Очевидно, что проигрыш в этом рекламном слогане интерпретировался как что-то явно отрицательное, но не обязательно имелось в виду реальное тюремное заключе­ние.

Это можно было интерпретировать и как ограничения гражданских свобод, и как поли­цейское государство, и как обобщенно (даже символически) передаваемую идею опаснос­ти. Иными словами, негативный компонент содержания присутствует, но точно верба­лизовать и выразить его суть невозможно. Аналогичными свойствами обладает метафо­ра: метафорические номинации могут влечь негативную оценку, но и в этом случае часто (впрочем, не всегда) точная вербализация негативной составляющей затруднена, ср. кличку Паша-мерседес одного из бывших ми­нистров обороны РФ или номинацию Линдо­на Джонсона как антигероя игры в дартс (т.е. представление его в виде мишени, в которую бросают нечто вроде маленьких дротиков).

К числу феноменов, вводящих невербализуе- мую скрытую информацию, относится также истинный намек, или намек в точном смысле (см. [Баранов 2007: 205-221; Шипова 2006]).

Практически невербализуемы многие культурные ассоциации (см. по этому поводу [Имплицитность в языке и речи 1999: 43-57]. Несколько больше повезло в этом смысле культурным и социальным стереотипам.[37] [38]

Сочетание указанных двух параметров – обязательность vs. факультативность, вер- бализуемость vs. невербализуемость – задает следующие возможные комбинации, характе­ризующие скрытую информацию (см. табл 1)

Очевидно, что факультативная инфор­мация не может рассматриваться в эксперти­зах по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации. Действительно, факуль­тативные части плана содержания индиви­дуальны в том смысле, что разные носители языка по-разному восстанавливают для себя эту область семантики языковых выражений. Следовательно, и сам факт наличия пороча­щих сведений в таких случаях достоверно доказать невозможно.

Некоторую полезную информацию могут дать социологические оп­росы, однако этот инструментарий находится за пределами собственно лингвистического исследования. Впрочем, лингво-психологи­ческая и лингво-социологическая экспертиза в подобных ситуациях вполне уместна.

Проблематично опираться в делах о за­щите чести и достоинства на обязательную, но точно не вербализуемую информацию[39]. Причины те же, что рассматривались выше: невозможность точной вербализации скры­того смысла затрудняет или вообще делает невозможным доказательство наличия в тек­сте порочащих сведений. Опять-таки опросы здесь вполне допустимы, но они должны про­водиться в рамках лингво-психологических или лингво-социологических исследований.

Таким образом, скрытые, или им­плицитные, утверждения должны быть обязательной и вербализуемой частью имплицитной части плана содержания языкового выражения.

Укажем некоторые типичные способы выражения скрытых, или имплицитных, ут­верждений.

3.    Виды имплицитного

Степеньэксплицитности-имплицитности компонента содержания языкового выра­жения, очевидно, не бинарна, а градуальна. Естественно начать с наиболее эксплицитных феноменов. К таковым в первую очередь от­носятся эллиптичные предложения, а также утверждения, содержащие анафоричес­кие местоимения.

Такие формы восстанав­ливаются из контекста или ситуации обще­ния. Так, предложение Потом лично отвечал за то, чтобы не вернули кредит государству представляет собой эллипсис фразы Потом Дикой лично отвечал за то, чтобы не вернули кредит государству. Это легко выявляется из ближайшего контекста, в котором говорится о деятельности Дикого.

Случаи конвенционального эллипсиса и анафорических замен настолько близки к эксплицитной форме подаче информации, что их можно относить к эксплицитным спо­собам выражения утверждения.

Однако не все случаи эллипсиса сопос­тавимы с эксплицитными способами пред­ставления информации. Так, к случаям эллип­сиса близок способ указания на пропозицию, основывающийся на использовании мак­роструктуры текста. Например, помещение текста, описывающего некоторое событие, в тематической рубрике «Мошенничество» ука­зывает на утверждение вида ‘В следующем ниже тексте описывается мошенничество’.

Аналогично рубрика «Скандал» отсылает к утверждению вида ‘В следующем ниже текс­те описывается скандал’. Это обязательный компонент смысла текста, однако степень его вариативности выше, чем в случае обычного эллипсиса (ср. ‘Здесь говорится о мошенни- честве/скандале’, ‘Тема последующего тек­ста – мошенничество/скандал’ и т.п.). В этих случаях можно говорить о скрытом утвержде­нии.

Актуальное значение фразеологиз­ма также формирует такой слой плана со­держания, который фактически идентичен эксплицитному слою – пропозиции. Действи­тельно, фраза Петров вышел сухим из воды понимается как ‘Петров избегнул заслужен­ного наказания за какой-то проступок’.[40] Имен­но это и оказывается пропозицией рассмат­риваемой фразы. Единственная проблема в том, что пропозициональная составляющая, в которой реализуется актуальное значение, реализуется не автономно, а на фоне внут­ренней формы, которая хорошо осознается носителем языка. Именно поэтому актуаль­ное значение – это фактически эксплицитный слой, а не просто эксплицитный слой.

Более корректно квалифицировать актуальное зна­чение фразеологизма как скрытое (импли­цитное) утверждение.

Несколько иная ситуация с идиомами, внутренняя форма которых не осознается как живая современным носителем русского язы­ка. Актуальные значения идиом не видно ни зги (‘ничего не видно’), испокон веков/веку/ века (‘всегда’), не хухры-мухры (‘что-то, что нельзя рассматривать как неважное’) более эксплицитны, поскольку не «подавляются» семантикой легко осмысляемой внутренней формы. В таких идиомах актуальное значение можно квалифицировать как эксплицитный способ передачи информации.

Пресуппозиции образуют такой ком­понент плана содержания высказывания, ко­торый предполагается известным участни­кам ситуации общения или является основой осмысленности высказывания – оценки его как истинного или ложного. На шкале степени имплицитности разные типы пресуппозиций занимают различное положение. Впрочем, степень эксплицитности-имплицитности пре­суппозиций различных типов изучена в линг­вистической семантике явно недостаточно. По-видимому, это оказалось причиной проти­воречивой квалификации данного феномена и как эксплицитной, и как имплицитной инфор­мации авторами монографии об имплицит- ности в языке [Имплицитность в языке и речи 1999]. Так, на стр.

33 указанной работы отме­чается, что «неотрицаемая информация [т.е. пресуппозиция. – А.Б.] никак не может быть признана имплицитной». В то же время на стр. 83 пресуппозиции существования отнесены к «пропозитивным имплицитным смыслам»: Сашин магнитофон сломался – имплицитный смысл ‘У Саши есть магнитофон’.

Отметим, опасной ситуации, во многом (а то и полностью) обус­ловленной собственными действиями, нарушающими те или иные общественные нормы и правила, что ста­новится известным, избегнуть наказания за сделанное в результате собственных усилий или действия посто­ронних факторов, уподобившись человеку, способно­му сделать невозможное и противоречащее извест­ным физическим законам’.

что отнесение пресуппозиций существова­ния к имплицитной части плана содержания противоречит принятому в обсуждаемой мо­нографии пониманию имплицитного в языке. Согласно данному там определению, основ­ным признаком имплицитной информации является «необязательность ее получения при понимании, нестопроцентность ее вос­становления слушающим» (с. 32). Понятно, что пресуппозиция существования является обязательной частью смысла языкового вы­ражения. В противном случае высказывание становится семантически аномальным.

Одна­ко такое определение иплицитной информа­ции приводит к тому, что понятие коммуника­тивной организации знания, лингвистической «упаковки» содержания в речевом сообщении теряет смысл. Получается, что и утвержде­ние, и пресуппозиции, и обязательные следс­твия оказываются эксплицитными. Иными словами, эффект навязывания пресуппози­ций и использование других феноменов из инструментария приемов скрытого речевого воздействия, основанный на имплицитном, неявном введении некоторой информации в дискурс как общеизвестного, очевидного для участников ситуации общения, должен объ­ясняться с каких-то иных позиций. Принятая авторами указанной монографии трактовка имплицитного имеет и другие неприятные те­оретические последствия: возникают допол­нительные сложности в разграничении цен­тральной и периферийной части толкования слова, требуют существенного переосмыс­ления категории коммуникативной организа­ции смысла высказывания и т.д.

Впрочем, при интерпретации конкретных примеров авторы уходят от теоретических построений, ориен­тируясь на здравый смысл.

Типичный пример использования пре­суппозиции для введения скрытого утверж­дения обнаруживается в следующей фразе:

Компания ООО “Рациональная логисти­ка” с пониманием относится к тяжелому фи­нансовому положению ОАО “Питательный за­втрак”, хотя и считает незаконным уклонение от предоставления информации акционеру.

Один из типов пресуппозиций форми­рует условия для оценки высказывания как истинного или ложного. Например, утверж­дение вида Суд посчитал правонарушение Петрова незначительным и назначил услов­ное наказание содержит условие осмыслен­ности ‘Петров совершил правонарушение’. Если Петров не совершал правонарушения, то приведенное утверждение становится се­мантически аномальным: его нельзя считать ни истинным, ни ложным[41].

Часто в качестве критерия выделения пресуппозиции исполь­зуется постановка предложения в контекст общего отрицания, при этом отрицается только утверждение (самая явная, экспли­цитная часть семантики), а пресуппозиция не попадает в сферу общего отрицания (см. подобнее § 4 главы 3). Так, введение общего отрицания в приводившийся выше пример дает следующий результат: Неверно, что суд посчитал правонарушение Петрова незначи­тельным и назначил условное наказание, т.е. компоненты смысла ‘суд не посчитал право­нарушение незначительным’ и ‘суд не назна­чил условное наказание’ относятся к утверж­дению данного высказывания. А компонент смысла ‘Петров совершил правонарушение’ не отрицается, образуя пресуппозицию рас­сматриваемой фразы.

Используем тест на общее отрицание для выделения пресуппозиции в спорной фразе. Поскольку вопрос непосредственно касается первой части обсуждаемого предло­жения, уступительное придаточное предло­жение хотя и считает незаконным уклонение от предоставления информации акционеру в тесте можно опустить. Получаем следующее:

‘НЕВЕРНО, что компания ООО “Рацио­нальная логистика” с пониманием относится к тяжелому финансовому положению ОАО “Питательный завтрак”’ ‘Компания ООО “Ра­циональная логистика” без понимания отно­сится (или “не относится с пониманием”) к тяжелому финансовому положению ОАО “Пи­тательный завтрак”’.

Иными словами, при общем отрица­нии спорной фразы компонент смысла ‘ОАО «Питательный завтрак» находится в тяжелом финансовом положении’ не отрицается и тем самым образует пресуппозицию. Выявлен­ный компонент обязателен, поскольку явля­ется условием осмысленности анализируе­мой фразы. Поскольку пресуппозиция пред­полагается истинной, то по модальности это утверждение, но скрытое, имплицитное.

Введение пресуппозиций (и тем самым скрытых утверждений) может осуществлять­ся различными языковыми формами. В час­тности, вопросами. Так, вопрос Почему наш банк входит в десятку лучших банков России? включает пресуппозицию ‘Банк (о котором идет речь) входит в десятку лучших банков России’. Риторический вопрос Да неужели я буду унижаться перед ним?

содержит пресуп­позицию ‘Я не буду унижаться перед ним’).[42] [43] Альтернативный вопрос Итак, убил Петров или Иванов? обнаруживает пресуппозицию ‘Убил Петров или Иванов’.11

Пресуппозиции, по крайней мере се­мантические пресуппозиции, образуют обя­зательную часть плана содержания. Это следует из определения семантической пре­суппозиции как условия осмысленности вы­сказывания. Иными словами, в рамках линг­вистической экспертизы текста они должны квалифицироваться как скрытые (имплицит­ные) утверждения.

Следствия, как и пресуппозиции, отно­сятся к имплицитной части плана содержания высказывания и текста. В отличие от пресуп­позиций, следствия далеко не всегда являют­ся обязательными. Так, из фразы Белинский писал об авторе «Евгения Онегина», что он любил сословие, в котором почти исключи­тельно выразился прогресс русского обще­ства выводится следствие ‘Белинский писал об А.С. Пушкине, что тот любил сословие, в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества’.

Это следствие обязательно, поскольку оно должно рассмат­риваться какусловие правильного понимания текста. Если данное следствие не выводится читателем, то нельзя говорить о правильном понимании приведенной фразы.

Степень имплицитности следствий, как и различных типов пресуппозиций, не­одинакова. Следствия, которые выводятся из семантики на одном или двух шагах рас­суждения находятся ближе к поверхностной, эксплицитной части семантики (см. пример выше), а следствия, требующие длинной це­почки вывода, будут располагаться на самых глубинных слоях плана содержания, причем даже не высказывания, а текста в целом. До­вольно высока вероятность, что такие следс­твия окажутся факультативными[44].

Показате­лен в этом смысле следующий пример. В ин­тервью с предпринимателем И. Поплавским обсуждалась деятельность известного фи­нансиста С. Прибыткова, который, предполо­жительно, использовал незаконные методы для присвоения акций предприятий. На это указывал целый ряд реплик И. Поплавского:

Поплавский. Мы начали вводить за­падные методы, докупали контрольные па­кеты, должны были переходить на единую акцию. Но потом вышел кризис.

И господин Прибытков списал с реестра завода акции. Акции перепродали два раза – получился добросовестный приобретатель. По закону, если ты украл и кому-то перепродал, он чест­но отдал деньги – он собственник.

<…>

Журналист. Так вы столкнулись с мето­дами конкурентной борьбы?

Поплавский. Не было никакой конку­рентной борьбы. Конкурент – это тот, с ко­торым ты конкурируешь.

Вот Siemens – это конкуренты. А если у тебя воруют – ты с кем конкурируешь?

<.>

Журналист. В результате вы потеряли контроль над предприятиями?

Поплавский. При чем здесь потеряли? Потеряли – это если бы я шел и потерял.

А у нас украли.

После обсуждения некоторых других проблем в интервью возникла тема перспек­тив бизнеса И. Поплавского:

Журналист. А не боитесь, что опять кто-нибудь отнимет?

Поплавский. Ну, опыт уже какой-то есть. Мы же не глупее всех.

В приведенной последовательности реплик представлена фраза опять кто-нибудь отнимет. Это означает, что ранее шла речь о том, что у интервьюируемого (И. Поплавско­го) что-то ранее отняли. Глагол отнять имеет здесь значение ‘взять у кого-л. силой, вопре­ки его желанию, отобрать’ [МАС]. Из приве­денного толкования следует, что и здесь речь идет о ситуации воровства (воровать – ‘похи­щать, принадлежащее другим, красть’ [МАС]).

Использование глагола отнимать в рассмат­риваемом значении актуализует ситуацию воровства акций, ответственность за которую ранее уже была возложена на С. Прибытко- ва. Иными словами, семантический анализ приведенного фрагмента в контексте всего интервью позволяет получить следствие вида ‘Ранее С. Прибытков уже отнял/украл акции завода’. Данное следствие выводится, одна­ко, не прямо, а в несколько этапов, с помо­щью достаточно сложных рассуждений: опять кто-нибудь отнимет ^ ‘ранее уже отнимали’ ^ глагол отнять в данном контексте по смыс­лу близок глаголу украсть ^ ‘ранее речь шла о краже акций завода’ ^ ‘С.

Прибытков несет ответственность за эту кражу’ ^ ‘С. Прибыт­ков ранее уже отнял/украл акции’. Сложность цепочки вывода ставит под сомнение его обя­зательность.

Иными словами, далеко не вся­кий читатель будет в состоянии провести та­кое рассуждение. Тем самым следствие вида ‘Ранее С. Прибытков уже отнял/украл акции завода’ из данного фрагмента можно считать факультативным.

Факультативное следствие, т.е. необя­зательная, но вербализуемая имплицитная информация, хотя и имеет форму утверж­дения, не может рассматриваться в делах о защите чести и достоинства именно в силу своей факультативности. В определенном смысле за факультативное следствие несет ответственность сам адресат – читатель, слу­шатель и зритель. Факультативные следствия непредсказуемо разнообразны, поскольку не в последнюю очередь определяются моде­лью мира адресата, его ожиданиями и ком­муникативными намерениями в данный конк­ретный момент времени.

Они порождаются в силу испорченности или, наоборот, благонра­вия адресата.

Факультативные компоненты плана содержания высказывания не мешают пони­манию текста: если читатель не восстановит факультативную часть семантики предложе­ния, то это не должно вести к семантичес­кой аномальности текста или его фрагмента. Рассмотрим в качестве примера следующий фрагмент статьи «Исчезнувший налог»:

Именно тогда П. Семакин и предпринял поход во власть. Сначала он, как мы уже го­ворили, стал депутатом местной думы – и по­лучил искомую неприкосновенность. После чего стремительно начал искать союзников в структуре, от которой зависело очень многое, – в налоговой полиции. Были простимулиро­ваны соответствующие чины – ив октябре 1998 года якобы по инициативе ФСНП появ­ляется Ассоциация производителей и дист­рибьюторов натурального спирта.

Президен­том Ассоциации становится Петр Семакин.

Глагол стимулировать в данном контек­сте означает ‘дать стимул к чему-н.; заинте­ресовать в чем-н.’ [Ожегов и Шведова 1992]. В начале данного фрагмента речь идет о том, что П. Семакин стал искать союзников в на­логовой полиции. Непосредственно после этого использована пассивная конструкция с глаголом простимулировать, причем субъект действия при глаголе простимулировать опу­щен: Были простимулированы соответству­ющие чины <…>. Поскольку из содержания приведенного фрагмента следует, что в ини­циативе со стороны налоговой полиции для организации «Ассоциации производителей и дистрибьюторов натурального спирта» был заинтересован П. Семакин, а также поскольку субъектом действия сказуемого предшеству­ющего предложения является Семакин (<…> стал искать союзников <…>), то высоковеро­ятно, что субъектом действия, описываемо­го предложением Были простимулированы соответствующие чины <.>, является сам П. Семакин. Иными словами, в рассматри­ваемой фразе содержится информация ‘Се­макин чем-то,что не названо, заинтересовал чиновников ФСНП в том, чтобы они выступи­ли инициаторами создания указанного Сою­за’.

Выбор довольно странного для данного контекста глагола стимулировать с широкой семантикой склоняет читателя к предполо­жению, что это эвфемизм для выражения дать взятку или какого-то другого выражения, аналогичному ему по смыслу. Во всяком слу­чае, под глаголом стимулировать в данном контексте имеется в виду не вполне законный способ воздействия на чиновников (чинов). Информация о не вполне законном способе воздействия на чиновников при организации «Ассоциации производителей и дистрибью­торов натурального спирта» характеризует П. Семакина отрицательно.

Но возникает вопрос, является ли этот имплицитный ком­понент смысла обязательным? Очевидно, что нет, поскольку не удается однозначно восста­новить, кто «стимулировал» чиновников: это может быть П. Семакин, а могут быть и связан­ные с ним лица либо кто-то еще. В силу этого данное следствие не является обязательным, хотя и высоковероятным в общем контексте рассматриваемой статьи.

Если читатель не восстановит информацию ‘Семакин чем-то, что не названо, заинтересовал чиновников ФСНП в том, чтобы они выступили инициато­рами создания указанного Союза’, то текст не потеряет связности и не станет аномальным.

Факультативные следствия, в кото­рых представлена факультативная, но вер­бализуемая информация, близки по своим свойствам предположениям, поскольку они, как и предположения, вероятностны, хотя и в несколько разных смыслах: предположения описывают положения дел, которые с опре­деленной долей вероятности имеют (име­ли, будут иметь) место, а факультативные следствия соответствуют той части плана содержания высказывания и текста, которая с определенной долей вероятности (своей для каждого случая, но не «стопроцентной») будет реконструирована («понята») адреса­том. Именно в этом смысле факультативные следствия (и, соответственно, импликации) следует рассматривать как аналоги выраже­ния предположения.

Обязательные следствия противопо­ложны факультативным: их понимание необ­ходимо для осмысленности текста. Именно в силу этого они могут рассматриваться в линг­вистической экспертизе как скрытые (импли­цитные) утверждения.

Литература:

Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 1969.

Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. Теоретические основания и практика.

М., 2007.

Баранов А.Н., Кобозева И.М. Семантика общих вопросов в русском языке (категория установки) // Изв. АН СССР, Сер. литературы и языка, 1983, № 3.

Барт Р. Мифологии. М., 1996.

Беседы о Вахтангове. М.-Л., 1940.

Имплицитность в языке и речи / Под ред. Е.Г. Борисовой, Ю.С. Мартемьянова.

М., 1999.

Кобозева И.М. Лингвистическая семанти­ка. М., 2000.

Кухаренко В.А. Типы и средства выраже­ния импликации в английской художествен­ной речи (на материале прозы Э. Хемингуэя) // Филологические науки, 1974, № 1.

МАС – Малый академический словарь. Толковый словарь русского языка в 4-х т. / Под ред. А.П.

Евгеньевой. Т. I-IV. М., 1985-1988.

Ожегов С.И. и Шведова Н.Ю. Словарь рус­ского языка. М., 1992.

Падучева Е.В. Презумпции и другие виды не­эксплицитной информации в тексте // Научно­техническая информация. Сер.

2. 1981, № 11.

Падучева Е.В. Высказывание и его соотне­сенность с действительностью. М., 1985.

Шипова Е.А. Классификация, семанти­ческие и прагматические функции намека в дискурсе российской публицистики. М.: фи­лологический факультет МГУ, 2006 [рукопись дипломной работы].

Chafe W.L. Language and consciousness // Language, 1974, v.50, № 1, p. 110-133.

Chafe W.L. Givenness, contrastiveness, defi­niteness, subjects, topics, and point of view // C.N. Li ed. Subject and topic.

N.Y: Acad.Press, 1976, p. 25-55. [русский перевод: Чейф У Данное, контрастивность, определенность, подлежащее, топики и точка зрения // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XI. М., 1982, с. 277-316]

Skalicka V. Text, Kontext, Subtext. “Slavia pragensia”, III – Philologica, 3, 1961.

А.Н. Баранов. Лингвистическая экспертиза текста.

Теоретические основания и практика. М., 2007.

Книга посвящена лингвистической экспертизе текста – новому направлению в приклад­ной лингвистике, в котором разрабатываются методы, позволяющие анализировать содер­жание текста, определяя, что говорится и что подразумевается, а также представлять его в явной (эксплицитной) форме. Особое внимание уделяется понятиям, лежащим в основе тео­рии лингвистической экспертизы: утверждению, предположению, мнению, оценке, призыву, категории негативной информации.

Разбираются примеры анализа феноменов языка и речи, становящихся предметом спо­ра в судах и тем самым важных для экспертизы текстов СМИ. Разбираются примеры исполь­зования метафор, фразеологизмов, стилистических особенностей организации текста. Ана­лизируются и обсуждаются часто используемые приемы манипулирования сознанием.

Книга иллюстрирована языковым материалом, основанным на картотеке экспертиз по делам о защите чести и достоинства, разжигании межнациональной розни, оскорблениях, по делам в сфере товарных марок и патентоведения, собранной автором на протяжении его мно­голетней экспертной работы в Институте русского языка им. В.В. Виноградова РАН.

Подробно разбираются экспертизы, вызвавшие широкий общественный резонанс (дело Баяна Ширяно­ва и дело “Ароян против Киркорова”).

Книга предназначена для филологов, работающих в области лингвистических экспер­тиз, для юристов, занимающихся правовым обеспечением деятельности СМИ и публичной по­литики, а также для журналистов, реально сталкивающихся с проблемой подачи в публикациях негативной информации о конкретных людях, фирмах, партиях и государственных институтах. Она будет интересна и тем, кто интересуется функционированием современного русского языка.

К вопросу о лингвистической методике построения дефиниций юридических понятий

Провокативное речевое воздействие в экстремистских текстах как предмет лингвистической экспертизы

Экспертиза текста: психологический и лингвистический аспекты

Грамматический и прагматический аспект анализа императивных высказываний в лингвистической экспертизе

Основы судебной психологической экспертизы по делам о компенсации морального вреда

К вопросу об инвективной функции нормированной (неоскорбительной) лексики как предмета судебно-лингвистической экспертизы (психолого-лингвистические аспекты)