Владимир Путин Фото пресс-службы Президента РФ
Недавнешнее интервью президента Рф принуждает задуматься о том, чем застой различается от стабильности и почему за 20 лет страна так и не смогла избавиться от сырьевой зависимости и одолеть бедность
Леонид Ильич Брежнев интенсивно воспользовался словом «стабильность», лишь ударение ставил на первом слоге: «стáбильность». Если б ему произнесли в 1970-х, что его «стáбильность» обзовут «застоем», он бы очень опешил, поэтому что считал: стоит тронуть хрупкую систему, и она начнет сыпаться. Кому это мешало: «Делегатам съезда — встать. Политбюро — внести»?
Владимир Путин, продолжающий свои недлинные, по крайней моде, fireside talks с тассовцем Андреем Ванденко, лицезреет разницу: стабильность — это база для развития, застой — движение назад.
«Бог подаст!»
Итак, у нас стабильность. Поэтому что (длится эта линия в общении, где интервьюер разыгрывает адвоката беса, а бес в этом катехизисе экономических достижений 2-ух десятилетий не ужасный) мы очень выросли во всем. Путин будто бы желает сказать: «Росли с низкой базы», — но не гласит этого, а просто противопоставляет: «было — сделалось».
Описание русской и русской истории в учебниках, если кто лицезрел, это не ересь, а умолчания и недоговоренности. Так и тут: рост первых 2-ух сроков Путина, опосля которых он мог бы уйти на покой триумфатором, умеренным автократом и русским Дэн Сяопином, — это прямой итог окончания трансформационного периода, перехода от командной к рыночной экономике благодаря реформам Егора Гайдара и ошеломляющему росту цен на нефть сначала нулевых. Путин начал структурные реформы в процессе собственного первого срока, строго в согласовании с программкой Грефа, ставшей продолжением наработок Комиссии по экономической реформе, которой управлял Анатолий Чубайс, а умственными моторами были Сергей Васильев, Миша Дмитриев и Евгений Ясин. Посреди их была административная реформа и пенсионная. Но в конечном итоге — к примеру, в итоге реализации первой реформы — чиновников становилось не меньше, а больше, и эффективность их отражалась лишь в формальных показателях, но не в жизни. А пенсионную реформу в скором времени приостановили и развернули лицом к старенькым моделям.
Тем не наименее все росло. Позже пришел кризис. Как произнес Путин, снаружи. Что опять-таки правда. Но снова не вся. К концу нулевых уже был застой, который все еще воспринимали за стабильность. Слияние принадлежности и власти, номенклатурный капитализм, рост толики страны в экономике.
Росли доходы. Опосля Крыма — стали падать. В силу ставки на изоляционизм и госкапитализм силовиков, роста толики страны в экономике. Все — через бюджет и госкорпорации, все в рамках страны, ничего вне страны. В том числе доп поборы с бизнеса — то в рамках социальной ответственности, то в рамках принуждения к соинвестициям из бюджета.
Доходы падали и стагнировали. Но опять-таки корневая неувязка не в этом. Начиная со второго срока Путина, со времени уже возмужавшего авторитаризма — а экономика зависит от политической рамки — в структуре доходов стала уменьшаться толика доходов от принадлежности и в особенности от предпринимательства. К 2018-2019-му социальные выплаты в данной нам структуре достигнули русских величин. Муниципальный капитализм по-русски воспитал в гражданине РФ потребителя-иждивенца. Лишь он в этом не повинет: если кругом правительство, то оптимальным поведением становится здоровый патернализм: обещали подкармливать, вот и кормите. Концом данной нам истории стали социальные гарантии, фиксируемые сейчас в конституции. В нее и бога-то вводят как социальную гарантию. Дескать, «бог подаст»…
Путин, если судить по интервью и другим его высказываниям, — да, фактически, это приметно и по политике правительства, — верует в магическую силу муниципальных расходов и муниципальных инвестиций. Бедность? Нужно залить средствами. Низкие настоящие доходы? Нужно добавить средств. Люд недоволен? Нужно больше соц программ и нацпроектов. Средства изымаются из экономики налогами. Главные налогоплательщики — квазирыночные компании и средний класс. Последствия: компании богатеют в итоге подозрительно перекошенного круговорота средств в российской природе, средний класс схлопывается, нижний средний класс проваливается в бедность.
Единственный инструмент экономической политики — национальные проекты. Те же экономные расходы, вид сбоку. Основная неувязка в интерпретации власти — нехорошая проходимость средств. Время от времени начинают мыслить о том, что ошибочно и бюрократически формально расставлены ценности, но эту идея гонят от себя. Основное — издержать.
Нефтезависимые
Это государствоцентричный угол зрения. Почему настоящие доходы свалились? Поэтому что свалились цены на нефть. Это означает, что беднее сделалось правительство. А у нас население бюджето- и государствозависимое. Как бы разумно. Так, быть может, сделать население наименее государствозависимым? А вот это недозволено по политическим причинам. Отобьются от рук, с которых питаются.
А не пробовали зайти с иной стороны? Либерализм, как мы знаем из прошлогоднего интервью президента Financial Times, погиб. Отлично, но сколько еще необходимо доказательств, чтоб убедиться в том, что муниципальный интервенционизм и российское антинародное «кейнсианство» годами не работают в критериях полной коррупции, где уже никто не может отличить свою шкуру от гос, в критериях перманентной войны с Западом, в критериях определяющего воздействия на экономику и деньги таковых игроков, как ФСБ, СКР, ФСО, МВД и даже, судя по лимузинам и часам, РПЦ?
Так, быть может, разжать пружину, испытать либеральные инструменты? Недозволено. По политическим причинам. Свободный каменщик, сам для себя зарабатывающий на жизнь, может востребовать сменяемости власти.
Президент оперирует показателями официальной статистики, когда гласит о числе бедных. Жалко, пропагандисты запамятовали отдать впечатляюще низкие числа по безработице. И это тоже не ересь, хоть и статистика. Просто, как в случае с нагими цифрами настоящих доходов, нужно глядеть к тому же на их структуру, так и бедность можно считать по другому, и безработицу — по наиболее узким методикам. Да еще вспомянуть о том, сколько у нас трудящихся, формально занятых, работают неполный рабочий денек либо неполную недельку. А еще учитывать огромный теневой сектор, спасающийся от страны бегством. Тогда и картина станет угнетающе безысходной.
Понятно же, что Россию кей-пи-айем общим не измерить. И не всякая «ебитда» отражает реальное состояние экономики. Копать необходимо поглубже.
Когда копаешь — докапываешься до нефти. Итак, согласно интервью Путина ТАСС, все неудачи от того, что она свалилась. Аж до $60 за баррель. Как жить?!
А каково было проводить рыночные реформы в практически не существующем государстве Наша родина с стопроцентно разваленной коммунистической экономикой, в стране, населенной кочевыми лоббистами и стационарными бандитами, потерявшими рычаги управления, при $18 за баррель фактически в течение всего 1992 года? Восемнадцать. Баксов. За. Баррель.
Отпустить пружину
В крайние годы при падении настоящих доходов заработной платы в большей степени росли. И они, нужно признать, в основном зависят от бюджета, а настоящие доходы — в наименьшей степени. Ну и бюджет при таковых страшно снизившихся ценах на нефть особенных заморочек не испытывал, сводился полностью разумным образом. Региональные бюджеты выравнивались федеральными трансфертами, политические трансферты насыщали двузначными цифрами Чечню, Крым, Севастополь, а город Москва пару раз переложил сам для себя плитку, не зная, куда деть свои 20% от общей суммы доходов всех региональных бюджетов страны. И сейчас скажите, какая связь меж упавшей нефтью и падением настоящих доходов? Быть может, она несколько гиперболизирована?
Ну и еще одна цифра: 20 лет. Мы, гласит президент, равномерно избавляемся от нефтезависимости: «…Толика ненефтегазовых доходов, она вырастает. Но это просит времени, это не сделаешь одним щелчком пальцев». Но что тогда происходило в прошлые два десятилетия? Это не «щелчок пальцев». Не один год. Не два. Даже не «десяточка».
Власть располагала временем. Можно было созодать реформы в годы благополучия (в годы спада ими заниматься труднее). Дружить с Западом. Пускать инвестиции. Не кошмарить бизнес. Отдать волю среднему классу. При таких-то ценах на нефть можно было даже и вольные выборы допустить, и активность НКО. Это была бы иная страна — с валом инвестиций, завершенными структурными реформами, туристским бумом, низкой концентрацией богатства и блистательным коэффициентом Джини, производительными расходами бюджета (человечий капитал, образование, здравоохранение). В конце концов, с демократией налогоплательщика, который понимает, на что ориентированы его средства, и не волнуется по поводу того, не преобразуются ли они в заработную плату миллионов силовиков и ракету, защищающую драгоценного нам Асада.
Сейчас, согласно экономным проектировкам, 17% расходов бюджета (любой 6-ой рубль, 2,6% ВВП) — скрытые. У страны — скрытые расходы. У людей — низкие доходы. Вот тут очевидно просматривается связь.
Есть один скрытый метод. Не заливать растущую бедность муниципальными средствами, отобранными у тех, кто становится беднее, — так можно длительно бегать по грешному кругу, — а отдать возможность людям стать обеспеченными. Убрать правительство, убрать силовиков из экономики, отдать вздохнуть, в первый раз за два 10-ка лет, малому и среднему бизнесу. Не вести войну и сделать расходы бюджета прозрачными. И через пару-тройку лет посчитать долю среднего класса.
Она буквально возрастет. А там уже и вольные выборы можно будет проводить.
В неприятном случае мы еще 20 лет будем ожидать увеличения цен на нефть, реализации государственных проектов, диверсификации экономики. В критериях стáбильности.
редакция советует
«Популистские меры»: почему предложения Путина не посодействуют одолеть бедность
План президента: как Путин будет наращивать доходы людей и править конституцию
Страна беспочвенных иллюзий: что ожидает Россию в 2020 году
Идеология крайнего срока: брежневский застой, православие, кейнсианство и теория комплота
Источник
