Возникновение и динамичность формирования новой области лингвистического знания – юрислингвистики – обусловлены рядом экстралингвистических факторов, к числу которых следует отнести активизацию макро- и микроэкономических процессов, рост и интенсификацию интернациональных контактов в разных областях общественной жизни России конца ХХ – начала XXI веков, строительство гражданского общества, интенсивное законотворчество в открываемых заново сферах экономики, культуры и права России. Интерес к новой науке обусловлен в высокой степени общественным вызовом, перед лицом которого стоит человек, – это прежде всего личная ответственность (в том числе морально-этическая и юридическая) каждого за публично произносимые слова.
Молодая наука смело завоевывает информационное пространство современной культуры. Общественная практика вызвала к жизни новые профессиональные сообщества, к таковым следует отнести, например, гильдию лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам и ассоциацию экспертов-лингвистов и преподавателей «Лексис»; действуют веб-сайты общественных организаций [33; 34]; издаются одноименные тематические сборники [28; 29; 30], индивидуальные и коллективные публикации, прямо или косвенно связанные с новой предметной областью [8; 11; 14; 17; 25]. Примерная библиография по данной проблематике составила более семисот источников [33].
Все это свидетельствует об активно формирующейся научной традиции лингвистической экспертизы юридических документов и текстов СМИ. Лингвистов все чаще приглашают выступить в качестве третейских судей в сложных, порой запутанных судебных тяжбах, – вот примета нашего времени. С одной стороны, это указывает на то, что российское право находится на стадии институционализации и нуждается в «поддержке» со стороны исследователей современных культуры и языка. С другой – современные культура и язык сами трансформируются и требуют стандартизации и гармонизации накопленных знаний.
Естественным представляется нам тот факт, что юрислингвис- тика сохраняет преемственность с другими предметными областями, к числу которых относятся психолингвистика с ее интересом к вопросам порождения и восприятия речи, речевого воздействия, влияния аффекта на речевую способность человека; семиотика и рассматриваемые ею вопросы искажения информации; криминалистика, судебная психология, теория массовой коммуникации, социальная психология, социолингвистика, стилистика. Особое место среди междисциплинарных исследований, к которым примыкает юрислингвистика, занимает исследование эмотивной стороны речи и проявления парадоксов интенционального характера общения [2; 17; 19]. Мотивы, движущие поступками людей, подталкивающие их к конфликтам, ищут объяснения с точки зрения социальной, половой или национальной идентификации коммуникантов.
Решение об идентификации интенционального состояния автора текста можно принимать только в результате комплексного анализа субъективно-психологических, социально-исторических, гендерных, этнокультурных, коммуникативных и не в последнюю очередь правовых факторов.
Питающей средой юрислингвистики стала публичная сфера (термин Макса Хор- кхаймера как нельзя лучше отражает пафос диалектики просвещения и господства разума в представлении ученых Франкфуртской школы) как, во-первых, сфера рационального обсуждения проблем; во-вторых, сфера существования общественного мнения; и, в- третьих, идеальная модель демократического устройства общества. Исследования современного состояния публичной сферы позволили заметить, что отличительным признаком публичной коммуникации в конце XX – начале XXI века является преобладание эмоциоцен- трированной аргументации над рациональной и, как следствие этого, целеустановка на формирование мнения, а не знания: «убеждение осуществляется преимущественно не логическими способами, а эмоциональнопсихологическими, с учётом особенностей собеседника и аудитории; при этом ставится задача не столько сформировать знание, сколько сформировать мнение» [23. С. 10].
Следовательно, нарушается баланс между двумя видами информации – предметно-логической (интеллектуальной, дескриптивной, объективной, концептуальной, фактуальной, не связанной с ситуацией и участниками общения) и прагматической (оценочной, субъективной) – в сторону последней [24]. Это с очевидной закономерностью ведет к повышенному эмоциональному «фону» текстов, обращающихся в публичной сфере, к эмоциогенности публичной сферы в целом.
Попробуем сформулировать в первом приближении некоторые элементы методологии юрислингвистики.
В качестве предметной сферы юрислингвистики мы предлагаем рассматривать сферу публичного общения, в рамках которой человек выступает в совокупности имеющихся у него социальных статусов (объект юрислингвистики). А коммуникативные намерения говорящих и их речевое оформление в условиях реальных и потенциальных конфликтов, которые возникают при функционировании языка в коммуникативном пространстве публичной сферы, в первую очередь в СМИ, и по необходимости связаны с разной интерпретацией речевых высказываний (конфликты интерпретации) мы предлагаем квалифицировать как предмет юрислингвистики. В теоретико-практическом плане к сфере вопросов, подпадающих под «юрисдикцию» данной отрасли языкознания, относятся вопросы защиты чести и достоинства (оскорбление, клевета, распространение порочащих сведений, неуважение к суду т.д.), толкование текстов закона, спорных документов (договоров), речевое хулиганство (брань, нецензурные выражения), разжигание межнациональной и религиозной розни, лингвокриминалистика (идентификация личности по языковым признакам, идентификация документов), речевое манипулирование (реклама, предвыборные технологии, «околомедицинские» практики), защита авторских прав, конституционное право на имя, конфликты, связанные с русским языком как государственным, конфликты межъязыкового перевода. Высокая эмоциогенность смежной области языка и права требует создания этических механизмов регулирования профессиональной деятельности в этой сфере.
По-видимому, разработка этической стороны экспертной деятельности, создание кодекса профессиональной этики представляет собой насущную необходимость и позволит упрочить позиции зарождающейся науки.
Предлагаемые к апробации методы лингвистического исследования в целом не выходят за рамки традиционного представления об уровнях языковой системы: семантико-синтаксический и лингвостилистический анализ, логико-грамматический анализ, семантико-синтаксический анализ, метод авторизации текста [25. С. 74]. Актуальные задачи, стоящие перед экспертами-лингвистами, оказываются шире устоявшихся представлений о границах предметной области традиционной лингвистики. На наш взгляд, необходимо пересмотреть систему лингвистических методов экспертного исследования и дополнить ее.
В качестве дополнения мы считаем возможным уточнить состав предлагаемых методов и предложить еще два – методы жанрового и интенционального анализа высказывания.
Поликодовый характер личности и результатов ее текстовой деятельности позволяет рассматривать эффекты общения сквозь призму жанров – типизированных речевых отрезков в совокупности тематических, стилистических, языковых признаков, в форме которых проявляется речевая воля говорящего [1]. Случаи из практики ав- тороведческой экспертизы демонстрируют высокую эффективность жанрового анализа текстов различных стилей (см. пример ниже в тексте статьи).
Отдельно в юрислингвистике стоит проблема речевого воздействия как предмета лингвистической экспертизы. Имеющиеся исследования позволяют с уверенностью утверждать комплексный характер подобных экспертиз и относительную разработанность методологии собственно лингвистического исследования.
Одним из таких способов является воздействие с целью заразить адресата собственным (реальным или искусно сымитированным) психологическим состоянием адресанта. Речевую практику, которая позволяет посредством демонстрации и символической локализации внутреннего состояния ретранслировать психологическое состояние адресату и вызвать в нем аналогичное, мы предлагаем называть провоцированием [20; 21].
Комплексное жанровое образование в совокупности лингвистических и экстралин- гвистических факторов, выражающее прово- кативное намерение адресанта скорректировать коммуникативную активность провоцируемого и вызвать в нём демонстрируемое провоцирующее психологическое состояние, которое не соответствует актуальному состоянию реципиента провоцирования, получило терминологическое наименование «провока- тивный дискурс».
Содержанием элементарных и комплексных провокативных речевых жанров является непрямое сообщение о внутреннем состоянии говорящего. Обмен информацией при таком общении имеет косвенный характер, вызывает сильнейший эмоциональный отклик у общающихся и обусловливает предсказуемость и программируемость эффекта речевого воздействия. Понятие провокатив- ной цели необходимо, на наш взгляд, добавить и в классификацию, предложенную И. А. Стерниным [22], который описывает три цели общения: информационную («донести информацию до собеседника, получив подтверждение, что она получена»), предметную («что-либо получить, узнать, изменить в поведении собеседника»), коммуникативную («сформировать определённые отношения с собеседником») [22.C. 67].
Информационной целью провокатив- ных жанров является донести сообщение в определённой жанровой форме, что должно обеспечить полное его узнавание со стороны собеседника и вызвать его ответную реакцию; предметной – изменить его психологическое состояние; коммуникативной – сохранить внешне отношения сотрудничества; провока- тивной – вызвать у собеседника аналогичное собственному внутреннее состояние – эмоциональное в первую очередь.
В качестве иллюстрации выдвигаемых положений использованы материалы одного из лингвистических исследований текста политической листовки. На разрешение экспертизы был поставлен один вопрос: содержат ли представленные на исследование объекты тексты, сведения, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе?
Ответ на поставленный вопрос потребовал комплексного подхода к анализу уровней текста. «Акме» такого подхода стал анализ речежанровых форм, которому предшествовали
- 1) семиотический анализ кинестетических и проксемических знаков и фокуса съёмки на изображении,
- 2) литературоведческий анализ использованной художественной формы,
- 3) лингвистический анализ языковых явлений,
- 4) коммуникативный анализ ситуации, условий общения, участников, их мотивов и целей,
- 5) интенциональный анализ психологического состояния автора текста, реконструируемый из анализа текстовых форм.
Семиотический анализ.
Метод семиотического анализа предполагает изучение знаков невербального поведения человека, изображенных артефактов и композиции текста.
Лист, на котором располагался представленный на рассмотрение эксперта материал, условно можно разделить на три части – две вверху (справа и слева) и одна внизу.
В левой верхней части изображен человек нерусской национальности с характерными антропологическими признаками коренного населения южной этнокультурной зоны (Закавказье, Северный Кавказ, Предкавказье – [7. С. 79]): нос с горбинкой, близко к переносице посаженные глаза, сросшиеся на переносице брови, коротко стриженные волосы, небритые щеки и подбородок, усы. Человек изображен за прилавком с арбузами: торговцы из южной этнокультурной зоны – распространенное явление на рынках в России.
Пальцы руки человека на изображении сложены в характерный оскорбительный (об- сценный) жест, который относится к группе модальных жестов-симптомов [12. С. 118]: все пальцы ладони, кроме среднего (который выпрямлен), сложены в кулак, рука вытянута вперед от локтя. Данный жест имеет фаллическое значение, оскорбительный в сексуальном смысле характер, используется как оскорбление [32].
Фокус съемки создает впечатление, что человек на изображении смотрит на зрителя сверху-вниз, а зритель, соответственно, располагается снизу (поза зависимого положения) – это создает зрительный эффект доминирования изображаемого над зрителем, проявление силы и «связано с неосознаваемыми стереотипами восприятия силы или слабости, активности или пассивности, искренности или фальши» [4. С. 117]. Взгляд человека, его жест направлены на зрителя, адресуются ему.
Фокус изображения, таким образом, призван демонстрировать силу изображаемого человека нерусской национальности, оскорбительный жест представляет собой сексуальное оскорбление для зрителя – все это указывает на оскорбительный смысл изображения в целом по отношению к зрителю и перекликается со смыслом текста в противоположной части листа.
Литературоведческий анализ.
В стихотворной части текста, расположенной на листе справа, соблюдены основные принципы рифмы и ритма, свойственные стихотворной речи, выявлены нарушения русской орфографии.
В отношении рифмы (композиционнозвуковой повтор преимущественно в к конце двух или нескольких стихов, чаще – начиная с последнего ударного слога в рифмуемых словах [6]) можно отметить ее соответствие законам стихосложения на русском языке: данная рифма является по слоговому объему мужской (ударение падает на последний слог, в отличие от так называемых женских рифм, в которых ударение на предпоследнем от конца слоге), по положению в стихе конечной (рифмуются звуки в словах в конце строки), по характеру звучания точной (рифмующиеся звуки совпадают полностью: жить // кормить, сестрою / пристрою), по месту в строфе перекрестной (рифмы повторяются через строку) [6; 9].
Лингвистический анализ.
В отношении лингвистических признаков в тексте отмечается характерная для тюркских языков фонетическая особенность: высокая частотность употребления фонемы «э» во всех позициях [10. С. 20].
Например, в следующих словах: приэхал, нэ хачу, мэня, сэмьёй, вэсь, всэх, дэвюшек, мнэ, мэнтов, зарэзал, звэзда.
Данное фонетическое явление проявляется непоследовательно, о чем свидетельствует присутствие слов с отвечающим нормам русского языка написанием: всей, сестрою, квартире, шавермой, будет, недовольна, сможет, мешал, неверных, вырежем, Кремлём, месяц.
В тексте обнаружены и другие случаи непоследовательного употребления лингвистических явлений.
Так, непоследовательно используется принцип так называемого небного притяжения (уподобление звуков по степени подъема [10. С. 210]), когда гласные одного слова могут быть только небными или только ненебными [15. С. 127]: зарэзал, купыл, убыл, звэзда // прописку, мешал, неверных, вырежем, заживём, Кремлём, загорятся, кинжалами, квартире.
Непоследовательно используется написание буквы «а» в предударном слоге в словах: хачу, патаму// кормить, однокомнатной, торговать.
Непоследовательно написание одной- двух согласных «с» в однокорневых словах Росия, рюсский.
В тексте встречается нарушение принятого в русском языке принципа грамматического согласования связанных по смыслу слов, например, по числу: Мы (множественное число) приэхал (единственное число). Других значимых случаев грамматического рассогласования в тексте не обнаружено. Что, по мнению эксперта, указывает на искусственный характер выявленного аграмматизма, имитацию «неродного» русского языка.
Коммуникативный анализ.
Персонаж, от имени которого ведется повествование, характеризует себя по происхождению (приехал с гор), признается в совершенных им негативно оцениваемых, с точки зрения принятых общественной морали и закона, поступках (Я купыл прописку / Всэх мэнтов купыл / Кто мешал – зарэзал, / Кто мешал – убыл!) и своих намерениях (в России жить, работать нэ хачу, В однокомнатной квартире / Вэсь кишлак пристрою, Буду торговать шавермой / Буду все скупать / Буду рюсскую свинью / Из дома выживать, Я всэх рюсских дэвушек/ Палюбить хачу, Всэх неверных вырежем, заживём тогда – /), рассказывает об обстоятельствах своего приезда (мы приэхал всей сэмьёй/ С братом и сестрою): Я сюда приэхал с гор, Чтоб в России жить, Я работать нэ хачу – /Вам мэня кормить!// Последнее высказывание в цитате свидетельствует о рассматриваемых им для адресата сообщения зависимой социальной позиции и предназначения кормить тех, кто не хочет работать, и усиливает эффект, возникающий при восприятии изображения в левой части материала. На негативный смысл высказывания указывает и дополнительное коммуникативное значение глагола в неопределенной форме (кормить), которое возникает обычно в приказе (тот, кто воспринимает себя в социальном или ситуативном отношении выше другого человека, считает себя в праве приказывать ему): сравните в командах «сидеть», «стоять», «лежать».
В следующем высказывании содержится угроза государственности русских, выраженная через образное соположение символа русской государственности (Кремль) и доминирующих над ним других религиозных и государственных символов (исламские символы месяца и звезды): Всэх неверных вырежем, заживём тогда – / Загорятся над Кремлем месяц и звэзда! //
Отмеченные лингвистические признаки непоследовательного в орфографическом и грамматическом планах оформления текста позволяют предположить имитационный характер всего текста, в котором с помощью орфографических и грамматических неправильностей симулируется речь человека, для кого русский язык представлен как неродной, на самом деле писавший имитирует ошибки с определенным умыслом: выставить квазисубъект высказывания в искаженном свете.
Интенциональный анализ.
Интенциональность – это свойство ментальных состояний и событий, в силу которого они направлены на объекты и положения дел в мире. Под интенциональным состоянием понимаются такие ментальные состояния, как, например, полагание, желание, направленные на те или иные объекты и положения дел в мире.
Интенция при таком понимании интенциональности является всего лишь одной из её форм.
Жанровый анализ.
Жанровый анализ предполагает обращение к анализу речевого потока сквозь призму особой категории – речевого жанра, который мы предлагаем рассматривать как типическую формальную (текстовую) организация речевой коммуникации в целом и ее единичных проявлений
- коммуникативных ситуаций. Речевой жанр
- основная форма речевого общения и организации индивидуального сознания, более того, «речевое мышление имеет принципиально жанровую природу» [16. C. 41].
С помощью речевых жанров человек формирует (создаёт) и передаёт собственный жизненный опыт общения в данном языковом коллективе и воспринимает чужой опыт.
Речевые жанры можно подразделить на две категории по признаку лежащих в их основе интенциональных состояний – с интенциональным состоянием толерантности и с интенциональным состоянием интолерантности.
Слово «толерантность» обозначает терпимость, снисходительность к кому- или чему-либо [18. C. 510], к чужим мнениям, поведению [3. C. 1327]. Это слово, как показывают современные исследования [5], происходит от латинского глагола 1б1ёгаге, имеющего значение “переносить, выдерживать, терпеть” [13. C. 648], а современное английское tolerance наряду с “терпимостью” означает также “допуск”, “допустимое отклонение от стандартного размера и веса монеты” [31.
C. 939]. Соответственно, определение интолерантности включает дополнительно модальный оператор отрицания: «нетерпимость к <…>». Корни интолерантности не в недостатке доброй воли, а в собственной ограниченности, т.е. в сведении своей человеческой сущности к весьма ограниченному набору ценностных установок, жёстко локализованных в пространстве и времени [5.
C. 9]. Наоборот, установка толерантного сознания
– на восприятие самого себя как принципиально незавершённого существа, открытого опыту Другого, существа, для которого этот опыт является одним из определяющих моментов в осознании своей целостности.
Речевые жанры с интенциональным состоянием толерантности свидетельствуют о готовности говорящего участвовать в общении, в полной мере взаимодействовать с партнёром, уважая его личностные мотивы данной интеракции и принимая его поведение как данность – определённую коммуникативно-прагматическую константу, и выражают это с целью сделать коммуникацию успешной для обоих общающихся.
Наоборот, речевые жанры с интенциональным состоянием интолерантности демонстрируют нетерпимость говорящего по отношению к индивидуальной воле партнёра по коммуникации и намерение адресанта навязать адресату такую манеру поведения, которая способна нанести программируемый ущерб той или иной сфере личности адресата.
Текст в нижней части листа на иллюстрации составлен от другого лица (в отличие от стихотворной части) и представляет собой провокативный вопрос, коммуникативное содержание которого скрывает в себе высказывание другого коммуникативного типа.
По форме данное высказывание представляет собой вопрос, о чем свидетельствует пунктуационный знак вопроса в конце. А по смыслу это укор – негативная оценка поведения и отдельных действий адресата, который делает вид, что не происходит ничего страшного (ему угрожает опасность), не думает о своих детях (детям угрожает опасность), не является хозяином на своей земле (его социальному положению, государственности, чувству национального самосознания угрожает опасность). На наличие этих смыслов в конце предложения указывают несколько пунктуационных знаков восклицания.
Все отмеченные в высказывании в нижней части материала темы перекликаются с содержанием стихотворения в правой части: определяемые здесь условно как нерусские приехали в Россию чтобы выжить русских, считают русских свиньями, отводят им зависимое социальное положение слуги, подкупают представителей органов власти, уничтожают неверных, намерены поместить символы исламского вероисповедания и государственности над символом российской государственности и местом пребывания президента Российской Федерации – Кремлем.
Обращение «русский» в следующем высказывании указывает, что адресат сообщения в нижней части – человек русской национальности. Это высказывание представляет собой призыв-совет поступать так, как пишущий считает социально приемлемым в данной ситуации: русский, решай! (пока еще можешь).
Русским предлагается скорректировать свои действия в связи с описанными фактами опасного поведения персонажа нерусской национальности, чьи намерения и поступки представляют угрозу национальному самосознанию русских, их государственности, привычному укладу жизни.
Описанные выше типы высказываний: провокативный вопрос, укор, призыв-совет – относятся к категории провокативных жанров, цель таких жанров – выразить интенциональное состояние говорящего и вызвать аналогичное у адресата речевого воздействия. В данном случае в рассмотренных выше высказываниях демонстрируется интенциональное состояние интолерантности, активного неприятия, в основе которого лежит отношение к человеку или группе лиц по признаку национальности. Провокативная цель данного текста – вызвать неприятие по признаку национальности и вероисповедания представителей южной этнокультурной зоны у адресатов сообщения (русских).
Подводя итог собственным рассуждениям, мы хотим отметить, что экспертная оценка интенционального состояния автора, интолерантного отношения к адресату, реконструируемых с опорой на контекст в экстремистских текстах, возможна на стыке собственно лингвистического и авторовед- ческого подходов в экспертизе.
Анализ многосторонней речевой практики современного человека невозможен без обращения к комплексному анализу, поскольку проявления человеческой индивидуальности отличает поликодовость интенциональной и функциональной природы.
Интенциональный характер публичного общения позволяет проводить параллели с общением межличностным и использовать те же приемы, которые применяются к анализу интерперсонального взаимодействия.
Жанровый анализ опирается на предшествующие ему этапы, среди которых могут быть лингвистический, семиотический, коммуникативный, интенциональный, литературоведческий виды анализа.
Степанов Валентин Николаевич, эксперт Ярославской ЛСЭ Минюста России, профессор кафедры массовой коммуникации НОУ ВПО “Международный университет бизнеса и новых технологий (институт)”, доктор филологических наук
Литература:
- 1. Бахтин М. М. Собрание сочинений. Т5. Работы 1940-х – начала 1960-х годов. М., 1996.
- 2. Блинов А.Л. Общение. Звуки. Смысл: Об одной проблеме аналитической философии языка. М., 1996.
- 3. Большой толковый словарь русского языка / Гл.ред.С. А. Кузнецов. СПб., 2001.
- 4. Геращенко Л. Психология рекламы. М., 2006.
- 5. Глебкин В. В. Толерантность и проблема понимания: толерантное сознание как атрибут Homo Intellegens // На пути к толерантному сознанию / Отв. Ред. А. Г. Асмолов. М., 2000.
- 6. Квятковский А. П. Поэтический словарь. М., 1966.
- 7. Леонтьев А. А. Культуры и языки народов России, стран СНГ и Балтии: Учебносправочное пособие. М., 2004.
- 8. Леонтьев А. А., Шахнарович А. М., Батов В. И. Речь в криминалистике и судебной психологии. М., 1977.
- 9. Литературная энциклопедия: В 11 т. М., 1929 – 1939.
- 10. Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. М., 1990.
- 11. Памятка по вопросам назначения судебной лингвистической экспертизы: Для судей, следователей, дознавателей, прокуроров, экспертов, адвокатов и юрисконсультов. М., 2004.
- 12. Петрова Е. А. Знаки общения. М., 2001.
- 13. Петрученко О. Латинско-русский словарь. М., 1994.
- 14. Понятие чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и средствах массовой информации. М., 1997.
- 15. Рогозина Н. Н. Лингвистический атлас нарушений в русской речи иностранцев. Иркутск, 2001.
- 16. Седов К. Ф. Психолингвистические аспекты изучения речевых жанров // Жанры речи: Сборник научных статей. Саратов, 2002. С. 40-51.
- 17. Скрытое эмоциональное содержание текстов СМИ и методы его объективной диагностики. М., 2004.
- 18. Словарь иностранных слов. М., 1989.
- 19. Спивак Д. Л. Измененные состояния сознания: психология и лингвистика. СПб., 2000.
- 20. Степанов В. Н. Провокативный дискурс социально-культурной коммуникации. СПб., 2003.
- 21. Степанов В. Н. Провокативный дискурс массовой коммуникации. Дисс.. .доктора филологических наук. СПб., 2004.
- 22. Стернин И. А. Ведение в речевое воздействие. Воронеж,2001.
- 23. Стернин И. А. Практическая риторика. Воронеж, 1996.
- 24. Теория речевой деятельности (проблемы психолингвистики). М., 1968.
- 25. Цена слова: Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по искам о защите чести, достоинства и деловой репутации. М., 2001.
- 26. Шмелёва Т. В. Речевой жанр. Возможности описания и использования в преподавании языка // Русистика. Berlin / Берлин. 1990. №2.
- 27. Шмелёва Т.В. Модель речевого жанра // Жанры речи. Саратов, 1997.
- 28. Экспертиза в современном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г В. Иванченко, Д. А. Леонтьева. М., 2006.
- 29. Юрислингвистика-1: проблемы и перспективы: Межвуз. сб. науч. тр. Барнаул, 2000.
- 30. Юрислингвистика-2: русский язык в его естественном и юридическом бытии: Межвуз. сб. науч. тр. Барнаул, 2000.
- 31. Юрислингвистика-3: проблемы юрис- лингвистической экспертизы: Межвуз. сб. науч. тр. Барнаул, 2002.
- 32. Webster’s desk dictionary of the English language. Based on The Random House Dictionary. Classic ed. NewYork, Portland House, 1990.
